Сообщений в теме: 34

[Flanker]

Сестра "Полосатых дьяволов"

В апреле 1945 года начался штурм Вены советскими войсками. Со стороны «голубого Дуная» в город вошли «полосатые дьяволы», или «чёрная смерть» - так наших моряков называли фашисты. В составе Дунайской флотилии была одна-единственная женщина – 19-летняя Катя Михайлова, прошедшая с советским флотом более 2000 километров по Дунаю – от Измаила до Вены.
Теперь, на 79-м году жизни, она приехала в австрийскую столицу, туда, где для нее закончилась война. Екатерина Илларионовна Дёмина (Михайлова) уходила на войну в 15 лет, прибавив себе два года, чтобы взяли на фронт.

В Вену, где для неё закончилась война, она приехала в составе делегации московских школьников, приезд которой был организован Правительствами Москвы, Вены, Русским Культурным Институтом в Вене и другими.
Разговор наш начинается около памятника советскому солдату на Шварценбергплатц.

- Я очень долго воевала. И на фронт все время просилась сама, - начинает маленькая энергичная женщина.

Родилась Екатерина Дёмина в Ленинграде, а на войну уходила почти из-под Брестской крепости. Было лето, впереди – каникулы с братом-лётчиком в Белоруссии, куда он пригласил ее погостить, молодость, все дороги открыты. Когда она ехала в поезде, под Смоленском его начали бомбить.

- Это было страшно, - вспоминает Екатерина Илларионовна, - там я впервые увидела горы трупов, плавающие в лужах крови. Наш поезд перевернулся – фашисты его разбомбили. С нами ехали женщины с грудными младенцами – ехали показать военным, какие дети у них родились. И все умерли при бомбежке. Женщины несли в платочках трупики своих детей. Был жаркий май и трупы начали разлагаться. Мы уходили прочь от разбомбленного поезда, а фашисты догоняли нас на мотоциклах и стреляли в спину уходящим женщинам. Они падали мертвые с этими трупиками в руках... Так началась для меня война…

В Смоленске из всех радиоприемников-тарелок неслись сообщения о том, что началась война – Германия напала на Советский Союз. Катя услышала – комсомольцы-добровольцы уходят на фронт.

- Я тогда была комсомолкой и решила сразу на войну пойти. Спросила у одной женщины, скажите, где тут на фронт берут. Она показала, где военкомат. Пришла, там хмурый военком сидит. Я попросилась на фронт, а он мне: «Девочка, тебе сколько лет?» Я – пятнадцать. Мы, говорит, детей не берем. И выгнал меня, говорит «Не мешай, у меня дела». Так что это неправда все, что потом писали в зарубежной прессе, что Советы маленьких детей насильно на фронт загоняли, мы сами просились. Мы были ужасными патриотами.

Я вышла из военкомата, плачу, ко мне подходит медсестра, говорит: «Я видела, как ты просилась, чтобы тебя взяли на фронт. Приди вечером, скажи, что тебе уже 17. Будет другой военком, может быть, он тебя возьмет». Пришла я вечером, военком все тот же, но я все-таки сказала, что мне 17. Он очень устало сказал: «Ты очень быстро растешь. Утром тебе было только 15». Но через какое-то время я попала-таки на фронт, простым солдатом. У меня взяли юбку, дали гимнастерку и прочее обмундирование – а я была такого маленького роста, что гимнастерка мне почти до колена доходила.

***
До войны, в 40-м году 14-летняя Катя мечтала стать летчицей. Пошла проверяться на «профпригодность». По вестибулярному аппарату девочку признали годной, но посоветовали «дорасти до 16» - тогда и возьмут в авиацию. После этого Катя увидела на улице объявление, что проводится набор в РОКК – Российское Отделение Красного Креста. Девочек в Красный Крест принимали. Там она научилась перевязывать раны, оказывать первую помощь, останавливать кровотечения. Поэтому и на фронт в 41-м пошла медсестрой.

- Под Смоленском нас окружили, очень тяжелые бои были. Было очень много раненых, я их перевязывала., - вспоминает Екатерина Илларионовна, - Под Гжатском я сама получила тяжелые ранения – три перелома, в том числе один открытый. Раненая, я должна была все равно идти. Обмундирование было тяжелое – одно ружье весило около 36 килограммов, потом санитарная сумка на одной стороне, сумка с противогазом – на другой, еще патроны и лопатка, хотя мы никогда и не окапывались.

Раненую Катю отправили под Москву, в палаточный госпиталь, а потом вместе с госпиталем в эвакуацию, на Урал. Она была не ходячая, лежала в палате, где были только раненые-мужчины. Из Свердловска ее отправили на реабилитацию в Баку. Там она отправилась к главстаршине, снова проситься на фронт. Он ей сказал: «Я тебя пошлю в Сталинград, на военно-санитарном корабле «Красная Москва». Так Екатерина Дёмина попала на флот.

- Под Сталинградом мы забирали раненых – сгоревших танкистов, летчиков – похожих из-за переломов на мешки с костями, - говорит она, - Корабль был большой, брал за раз по 1500 человек. Мы, молодые девочки, их сами на корабль грузили. Они были такими тяжелыми! Все перебинтованные – просто мумии из бинтов, только глаза и рот видны. Мы их кормили из ложечки...

Когда война под Сталинградом закончилась в 43-м году нашей победой, в Баку сформировали 369-й отдельный добровольный батальон морской пехоты, который должен был воевать дальше. Я стала и туда проситься, но командир меня не брал. Женщин на флот вообще брали неохотно, там были почти только одни мужчины. Поэтому меня гнали, «Не морочь мне голову», - сказал главстаршина, - «И чтобы я тебя не видел поблизости от того места, где набирают в батальон». Тогда я написала письмо Сталину, в Кремль, что я воевала под Смоленском, под Гжатском была ранена, здесь формируется добровольческая часть, а меня не берут, потому что я женщина. Прикажите, мол, командиру, меня взять. Через 28 дней пришел ответ из Москвы: «Зачислить в батальон».

Во время боев под Керчью, когда матросы должны были оборонять от немцев маленький плацдарм, отвоеванный врукопашную, немцы прознали, что среди матросов есть одна-единственная девушка. Ее имя за это время они тоже успели узнать и когда бои стихали, кричали из окопов:
— Рус матрос! Рус Иван! Покажи Катюша! Стрелять — нет.
И действительно не стреляли, а махали ей руками и играли на губной гармонике «Выходила на берег Катюша».

***
Румыния-Болгария-Югославия-Венгрия-Чехословакия-Австрия – по такому маршруту Екатерина Михайлова прошла всю Европу.

В Венгрии она снова была ранена, но долечиваться не стала, сбежала из больницы, чтобы догнать свой батальон около города Комарно, а потом участвовала в боях за Вену, и в знаменитом штурме имперского моста (Reichsbruecke), когда наши моряки внезапно высадились в глубине расположения противника, а потом захватили и удержали до подхода своих единственный не взорванный эсэсовцами мост австрийской столицы.

- Когда мы вступили на имперский мост в Вене, там была заложена взрывчатка, - говорит она, - Тогда один из наших, советских мальчиков, на свой страх и риск разорвал шнур, затоптал огонь и обезвредил взрывчатку, так, что мы могли пойти дальше. Помню, тогда я свои сапоги постоянно теряла в Дунае, когда из воды раненых вытаскивала – у меня был тогда 34-й размер, а доставались мне сапоги только 41-го размера, они несмотря на все портянки, которыми я обматывала ногу, плохо держались. Когда мы вошли в Вену, город не был сильно разрушен.
Нацистские газеты, между тем, печатали передовицы под заголовками: «Прорыв русских в Вену потерпел поражение!», хотя советские отряды уже заняли окраинные районы города. Фашистская пропаганда рисовала картины страшных зверств, которым будут подвергаться горожане в случае, если Красная Армия войдет в Вену.

- Местное население неплохо к нам относилось, - вспоминает Екатерина Дёмина, - Нам ведь командование сказало: «Ничего не разрушать, никакого насилия, просто «выдавливать» фашистов из города». Среди моряков не было случаев насилия, наоборот, они кормили жителей едой из нашей полевой кухни. Венцам же ведь тоже тогда было плохо, голодно. Было плохо и нашим эмигрантам, которые уехали в Австрию еще до войны, после революции. Я мало читала во время войны – времени не было, но потом, уже в Вене, наши матросы выменяли для меня за буханку хлеба у наших эмигрантов четыре тома «Войны и мира»...

Помню, во время штурма Вены наши моряки прибегают ко мне и говорят: «Катюша, там в подвале женщина»… А что с ней, не сказали, стеснялись. Из подвала – крик, стоны. Я спустилась, оказалось, женщины рожает. Я стала роды принимать, в это время бой наверху идет. Родилась девочка. А позже, уже после штурма, когда можно было к подвалу пробраться, ее и ребенка в больницу на машине увезли.
Девочка выросла, и когда ей исполнилось 30 лет, эта семья меня нашла. Они написали письмо в Москву. Меня вызвали в Центральный Комитет: «Вы освобождали Вену? Роды принимали?» Я говорю – да, а что с девочкой, умерла? Должна была выжить, все ведь было в порядке…

Потом они пригласили меня в Вену, не знали прямо, чем меня угощать, повели в Венскую Оперу. А я все войну вспоминала и рассказывала, как при штурме моряки спасали горящие гобелены из Оперы.
Мы ведь в Австрии спали в основном прямо на улице или в оставленных зданиях. Однажды в каком-то доме наши ребята нашли пуховые одеяла, голубые и розовые, и говорят мне: ложись, Катюша, выспись. А мне неловко на такие красивые одеяла ложиться, я в сапогах, грязная. Потом заснула и проснулась от стрельбы. Что такое? Думала, нас окружили. Вмиг одела обмундирование, автомат, санитарную сумку и бегом вниз. А там наши матросы с австрийками целуются, я кричу: «Что случилось?» А они мне: «Катюша, война закончилась!»

Это такое было чувство непередаваемое – война эта проклятая закончилась!...
И хотя казалось – все, конец войне, потом пришлось прочесывать Венский лес, где снова полегли десятки солдат. В общей сложности Советская Армия потеряла в Австрии 26 тысяч человек.

- На войне было место личной жизни, романам, флирту?

- Да что вы, какая личная жизнь? Эти ребята-моряки были мне как названные братья. И они меня сестричкой звали. А когда война закончилась, они сказали: тебе, Катя, ведь уже не 15 лет, а 19. Ты ведь, если хочешь, можешь за любого из нас замуж выйти. Но я засмеялась и сказала, что браки между родственниками запрещены. Они были очень довольны, что я отказалась.

Первая наша с ними встреча произошла спустя 20 лет после войны. Некоторые уже полысели, изменились. Кто-то сказал мне: «Ты уже не та Снегурочка, Катя. Но и до Бабы-Яги тебе далеко». «Да и вы уже не те благородные рыцари», - отвечаю..
Она заразительно смеется: «А сейчас я уже настоящая Баба-Яга».

Со времен войны носит Екатерина Дёмина «сувенир» - осколки от снаряда, которым она была ранены в боях на границе Венгрии и Югославии. Сначала не было времени, чтобы удалить осколки из руки, а потом врачи просто оставили их, чтобы не провоцировать гангрену. Она старается до руки не дотрагиваться, потому что осколок подходит к нерву, и если нажать на руку боли такие, что она теряет сознание.
Те же, кто лично принимал участие в штурме Вены, постепенно уходят – из «названных братьев» Дёминой в живых осталось только три человека, которые живут в Волгограде и на Украине.

Я спрашиваю, не жалеет ли она о том, что юность и самые яркие годы жизни пришлись на войну, что вместо весенних чувств и юношеского романтизма на ее долю выпали смерти товарищей, кровь и рваные раны. «Я ни о чем не жалею, - говорит Екатерина Дёмина, - тогда было страшное время для страны и я ей помогла. Я патриот, я ведь просилась потом в Афганистан, когда там война началась, но меня не взяли... Войну я ненавижу, будь она проклята».

После войны она была уже в мирной Вене трижды. Теперь она смотрит на улицы австрийской столицы, на новые дома, на цветущие, как и в том мае, 60 лет назад, деревья и говорит, что город стал очень красивым. В ее голосе звучит ностальгия: «Город меняется, а Дунай все тот же, течет быстро…»

Антонина Ситникова
Русский Культурный Институт в Вене

Информация «Австрия, говорящая по-русски»:
Дёмина (Михайлова) Екатерина Илларионовна - бывшая санинструктор 369-го отдельного батальона морской пехоты и старший санинструктор сводной роты Берегового отряда сопровождения Дунайской военной флотилии.

Главный старшина Михайлова Е.И. 22 августа 1944 года при форсировании Днестровского лимана в составе десанта одной из первых достигла берега, оказала первую помощь семнадцати тяжелораненым матросам, подавила огонь крупнокалиберного пулемёта, забросала гранатами дзот и уничтожила свыше 10-и гитлеровцев.

4 декабря 1944 года старший санинструктор сводной роты Берегового отряда сопровождения Дунайской военной флотилии главный старшина Михайлова Е.И. в десантной операции по захвату порта Прахово и крепости Илок (Югославия), будучи раненной, продолжала оказывать медицинскую помощь бойцам и, спасая их жизнь, из автомата истребила 5 вражеских солдат.

У Екатерины Дёминой – звание Героя Советского Союза и недавно ей вручили орден Андрея Первозванного, которым кроме нее награждены только две женщины в России: Людмила Зыкина и Александра Пахмутова.

Источник: http://russmedia.net...php?storyid=225

[Flanker]

«Я говорю с врагом языком пулемета!»

В ночь на 8 марта 1942 года от ран умерла Герой Советского Союза старший сержант Нина Онилова – командир пулеметного расчета 54-го стрелкового полка 25-й Чапаевской стрелковой дивизии Приморской армии.

Нину Онилову, командира пулеметного расчета Чапаевской дивизии, обаятельную девушку, до легендарности смелую, хорошо знали не только в Приморской армии, но и в сражавшемся Севастополе.
Жизнь у нее была нелегкая и до обидного короткая, но яркая и героическая. Родилась она в 1921 году в тихом украинском селе Новониколаевке на Одесщине. В одиннадцать лет осталась сиротой. Переехала в Одессу к сестре, там еще подростком стала работать на трикотажной фабрике и одновременно поступила в вечернюю школу. В предвоенные годы героями мечтали стать не только ребята, но и девушки. Особенно после того, как посмотрели кинофильм «Чапаев», один раз, другой... У Нины уже не было сомнений: она будет пулеметчицей. Такой, как чапаевская Анка, – смелой, мужественной. Нина стала с увлечением заниматься в пулеметном кружке и окончила его на отлично.

В первые же военные дни Нина с подругами Галей Груевой и Валей Пилипчук пошла в военкомат. В армию их сразу не взяли. Но девушки были из настойчивых и 4 августа 1941 года надели солдатские гимнастерки. Галя попала в береговую батарею, Валя – в зенитную часть, а Нина – о чудо! – в Чапаевскую дивизию, в ту самую, в составе которой сражалась в годы Гражданской войны легендарная Анка.
Правда, сперва пришлось стать санинструктором роты. Однажды во время боя рядом вдруг умолк пулемет. «Потерпи немного», – сказала девушка раненому, которого перевязывала, а сама кинулась к пулемету и повела точный огонь по наступавшим фашистам.

После этого боя она обратилась к командиру полка с просьбой перевести ее в пулеметный взвод. И вскоре она возглавила пулеметный расчет, в который вошли двое красноармейцев из запасников. Немолодые, они называли своего командира дочкой.

Под Одессой ее расчет прославился выдержкой, бесстрашием.
Яков Васьковский, ее однополчанин, вспоминал:
«…Комбат Иван Иванович Сергиенко, наблюдавший за полем боя из щели, вдруг грозно прокричал в телефонную трубку: «Почему молчит пулемет на левом фланге? Немедленно проверьте. Если надо – сами стреляйте!».

Эти слова были адресованы командиру роты лейтенанту Ивану Гринцову. Тот побежал по траншее на левый фланг. Положение действительно было опасным. А пулеметный расчет был новый, только что прибыл в батальон, и командир роты не успел познакомиться с людьми перед боем. Заметив, очевидно, что огонь здесь слабее, фашисты начали накапливаться на этом фланге для атаки.

Добежав до окопа пулеметчиков, Гринцов увидел: первый номер наклонился вперед и не двигается, а второй номер, как ни в чем не бывало, стоит сзади. «Далеко еще. Немного поближе пусть подойдут», – сказал пулеметчик, не оборачиваясь, совершенно спокойным голосом. А до вражеской цепи – каких-нибудь семьдесят метров!..

Гринцов не выдержал, закричал: «Да ты что делаешь? Они же сейчас забросают тебя гранатами!» И готов был оттолкнуть пулеметчика, чтобы самому открыть огонь, но в это мгновение пулемет «заговорил». Солдаты противника скопились на узком участке. И первая же очередь скосила чуть не половину. Они были так близко, что и спрятаться уже негде. В наших окопах кричали «Ура!». Такого действия пулеметного огня, кажется, никто еще в роте не видел.
«Молодчина! – воскликнул Гринцов.– Ты только посмотри, сколько там лежит фашистов! Ордена тебе мало!»

Пулеметчик наконец повернулся к командиру роты, и тот увидел, что перед ним девушка – загорелая, с круглым веселым лицом, по-мальчишески коротко постриженная.
«Орден – это хорошо, товарищ командир, – ответила она, улыбаясь. – Только я пришла сюда не ради этого...»
Таким был боевой почерк пулеметчицы Ониловой: подпустить врага как можно ближе и бить, бить наверняка!
Под Одессой Нину ранило, но 11 ноября 1941 года она вновь вернулась в родную дивизию, которая теперь воевала уже под Севастополем.

…Утром 14 ноября противник атаковал позиции Разинского полка. При поддержке сильного артиллерийского огня два батальона пехоты в сопровождении танков атаковали участок первой стрелковой роты.

Первыми встретили врага артиллеристы. Но, несмотря на потери, фашисты приближались. Когда «заговорил» пулемет Ониловой, цепь противника залегла. Тут же вокруг окопа заухали разрывы вражеских мин – фашисты пристреливались по пулемету. Окоп Нины закрыла пелена пыли и гари. А когда артобстрел поутих и ветер отнес поднятую снарядами пыль в сторону, фашисты снова пошли в атаку. И вновь неторопливая дробь пулемета влилась в шум боя, прижимая гитлеровцев к земле.
В пылу боя Нина не заметила, как к окопу приблизился танк. За пулеметом Онилова была одна:Мироненко, второй номер, заменил погибшего товарища и вел огонь из ручного пулемета. Противотанковых гранат и связок у Нины не было. Она схватила бутылки с зажигательной смесью и одну за другой бросила в танк. Танк загорелся. Перед окопом поднялась завеса черного дыма.
Когда дым отнесло ветром, Нина увидела фашистов. Они шли во весь рост – видно, были уверены, что пулеметчик погиб. Онилова вновь открыла огонь. Перед щитком разорвалась граната. Нина была контужена, но снова прильнула к пулемету.

Наконец, бой затих. Фашисты откатывались на исходные позиции. Вокруг окопа Ониловой лежали десятки убитых. Недалеко догорал вражеский танк…

Об этом боевом эпизоде на следующий день рассказала дивизионная газета «Красный боец».
Получая за боевые подвиги награду, орден Красного Знамени, Нина сказала всего несколько слов:
– Я не умею говорить речи, но с фашистами я умею разговаривать языком моего пулемета.
Даже бывалые бойцы удивлялись выдержке, мужеству и храбрости маленькой пулеметчицы.
В одном из ожесточенных боев Нина была смертельно ранена. «Когда она умирала в подземном севастопольском госпитале, – рассказывал Александр Хамадан, позднее погибший в Севастополе, – один за другим шли звонки из батальонов, полков и дивизий. Всех волновала ее судьба».

Пришел проститься с ней и командующий армией генерал И.Е. Петров. Стоял у ее постели, склонив голову, часто снимая пенсне.
– Ну, дочка, повоевала ты славно, – говорил командующий, – спасибо тебе от всей армии, от всего нашего народа... Весь Севастополь знает тебя. Вся страна тоже будет знать…

И страна узнала о подвигах легендарной пулеметчицы, Героя Советского Союза Нины Андреевны Ониловой. На ее могиле на кладбище Коммунаров в Севастополе почти всегда лежат цветы.

Источник: http://www.legend-se...ru/read/548.htm

[Flanker]

Сталинградские степи

Мы помним вас, дорогие наши однополчане, и тебя, отчаянный командир 4-й роты 103-го гвардейского стрелкового полка гвардии лейтенант Иван Забуров! Ты своим телом закрыл амбразуру вражеского дзота и ценой своей жизни помог товарищам выиграть бой. И тебя, наш комсомольский вожак гвардии капитан Иван Бандин, и тебя, бесстрашный командир 2-го дивизиона 84-го гвардейского артполка гвардии майор Александр Кириллов, и вас, комбаты Ковалев и Филатов, военкор капитан Куликовский, помним вас всех, геройски погибших на этих курганах.

А вот под тем курганом командир саперного взвода гвардии лейтенант Борис Вайсброт с противотанковой миной бросился под гусеницы вражеского танка, а политрук 4-й роты гвардии старший лейтенант Новиков из противотанкового ружья подбил другой танк...

А вот скромная металлическая оградка и обелиск с фотографией Наташи Качуевской - здесь была захоронена юная героиня. Рядом – следы блиндажа, куда Наташа прятала раненых гвардейцев и, защищая их, приняла свой последний бой...

20-го ноября 1942 года в начале нашего наступления 9-я рота 105-го гвардейского стрелкового полка, в которой санинструктором была московская комсомолка Наталия Александровна Качуевская, далеко врезалась в оборону врага. В ночном бою 45 гвардейцев и Наташа попали в окружение. С утра фашисты начали люто атаковать небольшой отряд. Мужественно сражались гвардейцы. Но силы были неравны. По гвардейцам ударили минометы, артиллерия, тяжелые пулеметы, со всех сторон лезли вражеские автоматчики. Гвардейцы подпускали врагов почти к своим окопам и расстреливали в упор. Но их ряды редели. Наташа поспевала всюду - она подползала к раненым бойцам, перевязывала их, выносила их вместе с оружием: прятала в блиндаже. Так она вынесла с поля боя более 20 гвардейцев. А во время атак и сама брала в руки автомат и отстреливалась от врагов.

А враг наседал. Над окопами гвардейцев бушевало сплошное море огня. Вот уже осталось только 9 бойцов. Но они сражались. А вместе с ними и Наташа Качуевская. Ее безграничная храбрость воодушевляла гвардейцев. Даже раненые не выпускали из рук оружия. Бой продолжался. Вот уже не осталось ни одного здорового бойца: кто не погиб, тот был ранен... Осталась одна Наташа... А враги снова и снова бросались в атаку. Защищая раненых бойцов, Наташа отстреливалась от врагов до последнего патрона. Когда кончились патроны, пошли в ход гранаты. Последней гранатой Наташа подорвала себя и окруживших ее врагов. Взрывом гранаты Наташу отбросило в сторону...
Когда подоспели гвардейцы 3-го батальона 107-го гвардейского стрелкового полка, то они увидели горы вражеских трупов и искалеченную взрывом Наташу Качуевскую. Она была еще жива. Ее перевязали, перенесли в блиндаж…
Там от спасенных Наташей бойцов гвардейцы узнали о героическом подвиге юной однополчанки...

Когда спасенный Наташей раненый редактор дивизионной газеты “Сталинская гвардия” гвардии майор Иса Шаипов наклонился над умирающей девушкой, Наташа неожиданно спросила:
- Товарищ майор, вы меня слышите?
- Слышу, Наташа...
- Я вот что думаю. Каждый человек для чего-то на свет родился. Один, чтобы всю жизнь полезное дело творить, другой, чтобы только один раз встать во весь рост и крикнуть: “Вперед!” Это ничего, что он мало прожил. Важно, что он сделал. Важно, что в общую книгу людскую ляжет пусть одна его запятая. И я поставила свою запятую...

Это были ее последние слова...

Так не стало нашей юной однополчанки Наташи Качуевской... Ее жизнь была для воинов примером беззаветного служения Родине. О подвиге Наташи Качуевской знали и помнили не только в дивизии, не только в армии, но и на всем Сталинградском фронте. Память о героической комсомолке жива в памяти нашего народа. Бывший редактор нашей дивизионной газеты Иca Шаипов часто бывал в школах Москвы, рассказывал школьникам о последнем бое московской комсомолки.

Источник: http://od-9-may.live...l.com/5731.html

[vashdrugavto]

Из домашнего архива. Австрия, 1945 год. Моя бабушка - девушка с косами :)





Бабушка - Буртовая Анна Дмитриевна, 1926 г.р. - наши дни :)

[Flanker]

Большое спасибо, уважаемая vashdrugavto, за фотографии! А Вы бы не могли рассказать поподробнее о Вашей бабушке? Думаю, что наши посетители с интересом ознакомились бы с ее историей.

P.S. Передайте, пожалуйста, мои поздравления Вашей бабушке с уже наступившим праздником Победы!

[Flanker]

До последнего патрона

Родилась 19 Декабря 1919 года в городе Глазов ( Удмуртия ) в семье рабочего. Окончила начальную среднюю школу, педагогическое училище. Работала учительницей. С 1940 года училась в Пермском педагогическом институте, работала воспитательницей в детском саду. Окончила школу медсестёр. С Июня 1943 года в Красной Армии. В 1944 году окончила Центральную женскую школу снайперов.

С Апреля 1944 года в действующей армии. Уничтожила из снайперской винтовки 20 фашистов, оказала помощь многим раненым.

5 Июля 1944 года телефонистка батальона 252-го стрелкового полка ( 70-я стрелковая дивизия, 33-я армия, 3-й Белорусский фронт ) ефрейтор Т. Н. Барамзина в бою у деревни Пекалин ( Смолевичский район Минской области ) была захвачена в плен и расстреляна. 24 Марта 1945 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза. Награждена орденом Ленина.

Похоронена в деревне Калита Смолевичского района Минской области. На здании Пермского педагогического института установлена мемориальная доска. Её именем названы школа № 86 в Перьми, улицы в Минске, Глазове, Устинове. На месте гибели и на родине воздвигнуты памятники.

А снег всё шёл и шёл. Нет, это не кончится никогда. Таня вспоминала, видела ли она когда - нибудь в жизни такой снегопад. Дома ничего подобного, кажется, не было.

Родилась и выросла Татьяна Барамзина в небольшом городке Глазове в Удмуртии, там же и окончила педагогическое училище. А вот в Перми, туда она переехала в 1940 году, потому что поступила в Пермский государственный университет, снегопады случались часто, но такого тоже не было ни разу, а тем более в Апреле.

...Осенью 1941 года по решению ЦК ВЛКСМ в Подольске, в посёлке цементного завода, начала действовать Центральная женская школа снайперской подготовки, перебазировавшаяся сюда из Москвы. Среди других её курсантов была и комсомолка Барамзина. Она добровольно вступила в ряды Красной Армии и добилась направления именно в эту школу снайперов.

В Апреле 1944 года, после окончания школы, Татьяну Барамзину направили на 2-й Белорусский фронт.

70-я стрелковая дивизия 33-й армии, в которую были откомандированы выпускницы Центральной женской школы снайперской подготовки, дислоцировалась тогда в 60 километрах от Орши в деревне Морозовке. До Орши девушки ехали поездом, всю дорогу представляли себе, как их встретят в дивизии. Ещё в школе наслушались они немало историй о том, с каким недоверием поначалу относились на фронте к девушкам - снайперам.

Наконец приехали. Выскочили из теплушек, построились. Надо бы по команде "смирно" стоять, а они вместо этого по сторонам оглядываются. Да, похозяйничали здесь фашисты. Здание вокзала разрушено, вместо него деревянная времянка. Кругом воронки от бомб, ямы, земля, как будто её пахал кто. И если бы не тихо падающий с неба снежок, который аккуратно прикрыл все эти рытвины и ухабы, зрелище было бы совсем страшное.

Приехавший из дивизии специально для того, чтобы встретить снайперов, замполит выглядел вроде бы приветливо. Да и по разговору было видно, что ничего против девушек он не имеет. Поздоровался, представился, сказал, что ждут их в дивизии с нетерпением, 20 снайперов - помощь нешуточная.

Когда эта процедура закончилась, забрались они в кузов небольшого грузовика, замполит занял своё место в кабине, скомандовал: "Поехали !"

А снег между тем шёл всё сильнее и сильнее. Скоро стало невозможным различить стоявшие по обочине деревья. Грузовичок начал буксовать. Вот он дёрнулся раз, другой и встал. Из кабины выскочили одновременно шофер и замполит.

- Вылезай, девчата, - крикнул шофёр, - поломалась моя техника !

Спрыгнули - снега по колено. И как ни старались они, навалившись всей командой во главе с замполитом, сдвинуть машину с места, грузовик стоял как вкопанный. Посоветовавшись, решили, что делать нечего, придётся дальше идти пешком. Быстро разобрали из кузова вещмешки, а винтовок из рук никто и не выпускал. Так с полной боевой выкладкой тронулись в путь.

Снегу становилось всё больше, а идти с каждым шагом всё труднее. В некоторых местах не то что по колено, по пояс проваливались.

Так видела ли она когда - нибудь такой снег ? Танины мысли почему-то сосредоточились именно на этом.

...Как-то прошлой зимой в Перми - она тогда уже работала в детском саду - вдруг закрутила метель. Началось это неожиданно. В комнате мгновенно стало темно, ребятишки испугались, сбились в кучу, чуть не ревут. Таня их успокаивать. Сказку сначала рассказала, потом книжку стала читать. Вроде отошли, перестали бояться, да и метель вскоре успокоилась.

Нет, пожалуй, такого снегопада она всё-таки не видела. Ведь сколько уже времени прошло, а снег всё сыплет и сыплет. Каждый шаг с трудом даётся, уже нет сил ноги переставлять, но когда начинаешь об этом думать, то идти ещё труднее становится. Лучше она о своих ребятишках вспоминать будет.

...В детский сад Таня пошла работать по необходимости. Жить на одну студенческую стипендию очень трудно, а мама, на руках у которой младшие братья и сёстры, помочь ничем не могла. Подумав, решила, что идти работать надо именно в детский сад, это будет неплохой педагогической практикой. Так что работу выбирала, казалось бы, умом, а полюбила её всем сердцем. Таня вспомнила последнее письмо, которое она получила в Москве от Татьяны Семёновны Васильевой, заведующей их садом. Она писала, что у них всё в порядке, ребятишки здоровы.

Когда Таня Татьяне Семёновне ответ писала, то специально для ребятишек вложила в конверт открытку с портретом Зои Космодемьянской и написала на ней: "Дети, я посылаю вам портрет девушки - героини. А вы пишите мне письма и присылайте свои рисунки".

Любила она ребятишек. Правда, как началась война, времени им уделяла меньше, - пошла на курсы медсестёр и снайперов. А когда в Июне 1943 года наконец её вызвали в военкомат и предложили ехать в Москву учиться в Центральной женской школе снайперской подготовки, не сомневалась ни минуты. Работа в детском саду - это, конечно, очень важно. Практически от неё зависит, какими станут люди следующего поколения. Но жизнь их не может быть счастливой, пока топчет родную землю враг. Значит, сейчас прежде всего надо защищать Родину, идти на фронт, самой бить ненавистного врага, напавшего на нашу Родину.

...А снег всё шёл. Шофер сказал, что, судя по времени, сейчас должна быть небольшая деревушка, в которой можно переночевать и переждать непогоду. Как добрались до крайнего дома, не помнили. Состояние у всех близкое к обморочному. А дом, как назло, оказался пустым.

- Ладно, располагайтесь, - пожалел их замполит, - а я пойду по деревне, попытаюсь найти что-нибудь съестное. - Но съестное не понадобилось, когда он вернулся, все уже спали как убитые.

Когда наутро девушки наконец добрались до штаба дивизии, встретили их приветливо. Комдив сказал, что помощь их просто необходима.

- Два дня, девчата, отдыхайте, с дороги и за работу, - закончил свою речь комдив.

Так Таня стала снайпером одной из рот 3-го стрелкового батальона 252-го стрелкового полка. Деревня Соколово, где тогда располагался полк, была самым что ни на есть передним краем. И хотя в течение 2-х дней девушкам было предписано отдыхать, они всё это время присматривались к местам, где им придётся воевать.

В первый же день на "охоту" отправилась практически вся группа. Осталась только Сима Олейник. Она была дневальной. Вернулись довольные. Одни открыли свой личный снайперский счёт, другие были рады тому, что посмотрели, как работают опытные снайперы, которые вместе с девушками ходили на это задание. В землянке разговоры только об этом.

Сима слушала, слушала и заплакала. Обидно ей стало, что она в этом общем деле участия не принимала. К ней подошла Таня Барамзина, стала успокаивать:

- Не расстраивайся, будет и у тебя свой счёт !..

Сама Таня открыла свой снайперский счёт на боевом рубеже у села Дрибино. С тех пор почти каждый день рассвет Барамзина встречала на позиции. Казалось, в неё вселилась какая-то сила, не позволявшая оставаться в покое. Рос её личный снайперский счёт, рос и боевой опыт.

В одном из писем домой она писала:

"...Привет с фронта. Дорогие мои мама, Ната, Ляля ! 3 Апреля прибыла на фронт. Нахожусь на белорусской земле... Встретили нас хорошо. 8 Апреля первый раз попала на передовую позицию. В этот день я убила 2-х фрицев. Сначала у меня дрожали руки и билось сердце, но вскоре всё прошло, и появилось желание бить и бить врагов как можно больше... На задание уходим в 3 часа утра... Мама, обо мне не беспокойся, всё идёт хорошо. С приветом, Таня !"

Воевать приходилось в условиях сырой, болотистой местности. За передний край наших позиций приходилось выползать осторожно, нередко преодолевать заболоченные участки, а затем целыми днями неподвижно лежать, зачастую в мокрой одежде, чтобы выследить врага и сразить его.

Таня внимательно изучила близлежащие окрестности и выбрала наконец, как ей казалось, удачное для засады место. Мимо Соколова протекала речушка, берег которой густо порос кустарником. Неподалёку от берега поднимался невысокий холм. Таня нашла такую точку, с которой перед ней открывался довольно широкий обзор, а саму её обнаружить было непросто.

Первый день прошёл, второй - никого. Таня уже начала разочаровываться в своей задаче, но решила всё-таки попытать удачи ещё раз. На 3-й день пришла рано утром, замаскировалась, лежит - ждёт. Прошло совсем немного времени, и тут вдоль берега, хоронясь за кустарником, осторожно крадутся 2 фрица с вёдрами в руках. Видно, за водой пришли.

Таня даже не обрадовалась, как их увидела, а скорее удивилась. Почему же она их раньше не видела ? Ведь, слава богу, уже 3-й день здесь безвылазно. И тут же сама на свой вопрос и ответила. Видно, раньше немцы с другой стороны холм обходили, в обход двигались, а на этот раз, решив, что всё вокруг спокойно, отправились напрямик.

"Значит, не такая уж удачная позиция, недостаточно широкий обзор", - упрекнула себя Таня. Мысли эти пронеслись у неё в голове, а она тем временем уже внимательно изучала цель в оптический прицел своей винтовки. Вот наконец фигурка впереди идущего точно встала между чёрточками прицела. Чётким тренированным движением плавно нажала на спусковой крючок. Выстрел, и немец упал на землю. Второй мигом бросился в сторону, исчез за пригорком.

От досады Таня прикусила губу - надо было сначала снимать идущего сзади, тогда и другой не ушёл бы: пока идущий впереди обернулся бы, пока понял бы, что к чему...

Но долго анализировать ситуацию Тане не дали: по нашему берегу речки ударили вражеские миномёты. Вскоре противник открыл огонь также из пулемётов. Разрывы ложились в стороне, пули срезали ветки и траву то там, то здесь. Это означало, что, догадавшись о присутствии советского снайпера, фашисты всё же не обнаружили точного места его нахождения. Стреляли наугад.

Таня плотнее прижалась к земле, затаилась. Многое надо знать и уметь снайперу. А прежде всего - необходимы хладнокровие, сноровка, выдержка, физическая стойкость, хитрость и смекалка. Таня подумала: многому научили в школе, что-то было заложено в её характере прежде и получило развитие благодаря умным и терпеливым наставникам, а всё равно последующее "самообразование" в боевых условиях - непременное и постоянное дело...

Обстрел то затихал, то усиливался вновь. О том, чтобы выбраться из ячейки, отползти в расположение батальона, и думать было нечего. Надо ждать...

Она ждала, не забывая меж тем вести наблюдение за вражеской стороной, и вспоминала под непрекращающийся дождь Ченцу - похожую на эту речку, только протекавшую через родной её городок Глазов. Вот ома, Таня, с подружкой Гутей сбегает вниз по крутой тропинке к месту, где обычно купаются. Но только собрались раздеться, как рядом в воду упал и расплылся маслянистым жёлтым пятном ком глины. Таня обернулась. Метрах в 20 от них, около тёмно - зелёных свай, стояли трое мальчишек. Один из них держал правую руку за спиной. Таня подняла с земли крупную гальку. "Эй ты ! Если сражаться, то по правилам: двое на двое". - "Здесь наше место ! Законное !" - крикнул кто-то из ребят. "Как же, ваше ! - храбрясь, запищала худенькая Гутя. - Это мы тут всегда купаемся !" - "Давайте так, - решила спор Таня, - померяемся силами. Плывём наперегонки на ту сторону и обратно. Кто победит, тот и останется тут !" - "Давай, Чапай, давай ! - Ребята подталкивали вперёд дружка, который швырнул ком глины. - Она и до середины не доплывёт. Девчонка-а !"

Таня сняла платье, отдала Гуте. У кромки воды рядом с ней встал мальчишка. Таня разглядела: всё лицо в ярких веснушках. Раздался свист. Поединок начался. Сначала вперёд вырвался веснушчатый. "Та-а-аня ! Та-а-аня !" - подбадривала подругу Гутя. Почти на середине реки Таня догнала соперника. Он уже устал, еле - еле двигался, и Таня вышла вперёд.

Проплыла ещё немного, ощутила под ногами дно. Выпрямилась, повернулась и только собралась плыть обратно, как увидела, что лицо мальчишки искажено страхом. Он как-то неуверенно бил руками по воде. "Утонет !" Мгновенно бросилась к мальчишке. С большим трудом удалось протащить его до мелкого места. "Эх ты, а ещё Чапаем назвался. Обратно не плыви, иди через мост".

Гутя восторженно встретила её на том берегу: "Какая ж ты молодец, Таня !" А ей вдруг стало жалко пристыженных мальчишек, быстро покидавших берег. Особенно того, который в веснушках...

Где-то теперь те ребята ? Где сейчас её закадычная подружка ? Гутя - Августа Птицына ? Она окончила медицинский институт накануне войны и, как только начались бои с фашистами, ушла на фронт военным врачом.

Уже почти в темноте, под сильным ливнем, Таня ползком добралась к своим. В землянке её окружили подруги, давно вернувшиеся с "охоты", помогли снять мокрый маскхалат, освободили место у печурки, подали кружку с горячим чаем. Все наперебой рассказывали о делах минувшего дня. Таня тоже поделилась пережитым: "Чуть не накрыли меня огнём. Одного уложила, другой гад скрылся".

Вскоре, едва выздоровев, Таня стала подбирать себе новое место для засады. Искала на этот раз ещё тщательнее, чем прежде, по многу раз взвешивала все "за" и "против", советовалась с бывалыми солдатами. Наконец позиция была выбрана. Всё у той же речки, но немного ниже по течению, где берег был более крутым и высоким. Здесь был очень хороший обзор: вся река и немалое пространство за нею как на ладони.

Оборудовала позицию по всем правилам снайперского искусства, основа которого, как у них говорили в школе: "Ты всё и всех видишь, а тебя никто не видит". В школе Таню учили: "Ты должна как бы раствориться в окружающей тебя местности".

На это задание, как и на предыдущее, Таня вопреки классическим правилам снайперской "охоты" отправилась одна. Неделю назад в перестрелке её пара - Надя Кубасова - была ранена, девушку отвезли в медсанбат. А Таня сумела убедить командира батальона, что одной ей работать будет проще, чем привыкать к новому человеку.

Но одной на позиции всё-таки тоскливо, словом не с кем перемолвиться. "Нечего, - успокаивала себя Таня, - зато внимательнее буду наблюдать и слушать".

Медленно тянутся минуты, вроде бы нехотя складываясь в часы. А противника не видно, не слышно. И снова Таня напоминает себе: терпение, терпение ! Нет настоящего снайпера без выдержки, стойкости и терпения. Однажды в школу принесли несколько маленьких книжек и раздали девчатам: читайте, мол. Серая бумага, ни обложки, ни тем более твёрдого переплёта. Самые простые, почти схематические рисунки. Зато всё понятно, зато каждое слово в книжке на вес золота. А написал её опытный снайпер, Герой Советского Союза, комсомолец Владимир Пчелинцев, истребивший под Ленинградом более 400 гитлеровцев. "Внимательно прочитайте, что он советует, - сказала Екатерина Никифоровна Никифорова. - Советы этого снайпера помогут и вам стать мастерами своего дела".

Однажды Володя Пчелинцев вступил в труднейшее и опаснейшее состязание на выдержку с фашистским снайпером. Понятно, что не Почётная грамота, не муаровая лента через плечо и не лавровый пенок ожидали победившего в этом состязании. "Мы почти одновременно заметили один другого, - рассказывал снайпер. - Вижу, он быстро спрятался за камень. Я припал в небольшой ямке. Лежим час, лежим два... Подняться невозможно, нельзя даже переменить позу, так как при малейшем движении можешь подставить голову или руку под пулю. Каждый стережёт другого: у кого больше выдержки и крепче нервы ? Немеют члены от однообразного положения, по левой ноге забегали колючие мурашки - затекла нога. Но лежишь, другого выхода нет. И держишь палец на спуске. Только внимательно следишь за камнем, где укрылся немец. Он также хочет поймать тебя на какой-нибудь оплошности. 4-й час уже пошёл. Не выдержал наконец гитлеровец. Начал ёрзать за своим камнем и неосторожно открыл себя на мгновение. Но этого было достаточно: я слегка нажал па спуск и тотчас увидел, как немецкий снайпер тяжёлым мешком повалился на бок, ещё более открывая себя. Больше он не двигался..."

Володя Пчелинцев выиграл этот поединок, потому что обладал большей, чем противник, выдержкой и выносливостью. И Таня тоже знала цену этим качествам. Сама уже не раз одерживала победы в единоборстве с врагом. Поэтому, не шелохнувшись, ждала, как говорится, своего случая терпеливо сносила и холодный дождь, и порывы злого ветра. И была вознаграждена.

Вскоре она услышала лёгкий всплеск воды, а вслед за ним из-за излучины реки показался плот, в котором сидело 5 фашистов, которые опасливо озирались по сторонам.

"Теперь-то постараюсь не упустить ни одного !" - решила Таня. Первая пуля свалила того, кто управлял плотом. Плот сразу же закрутило течением, и от неожиданности фашисты растерялись. Ещё 2 выстрела последовали без промедления - и ещё 2 врага свалились в воду. Оставшиеся в живых бросились с плота. Один зацепился шинелью за бревно, отчаянно заколотил руками, пытаясь освободиться, но раздался выстрел, и он безжизненно затих. Последний гитлеровец нырнул, надеясь, видимо, под водой отплыть подальше от плота и в конце концов скрыться. Однако его шинель сковывала движения, тянула вниз, поэтому он вскоре был вынужден вынырнуть, чтобы отдышаться, и быстро - быстро поплыл к берегу. Стрелять по движущимся мишеням Таня умела. Дождалась, когда немец начал карабкаться на берег... но тут в оптическом прицеле вместо привычного чёткого контура врага вдруг расплылось туманное пятно... Что такое ?!

Таня на миг зажмурила глаза, открыла их. Ага, теперь фигура вырисовывается чётко. Она прицелилась, нажала на спусковой крючок - и фашист, опрокинувшись навзничь, рухнул в воду.

"Все, пятеро !" - с удовлетворением подумала Таня, но к этому чувству победы примешивалось и другое: тревога за глаза. Мутное пятно то появлялось, то исчезало, когда она глядела через оптический прицел. Зрение для снайпера - первое дело. Когда их в школу принимали, испытание в кабинете у глазного врача было одним из самых серьёзных.

В землянке Таню ждал комбат. Он уже знал от наблюдателей - артиллеристов об одержанной девушкой победе.

- Спасибо за отличную службу ! - Комбат пожал Тане руку. - Молодец !

А тут ещё подруги вручили ей письмо из Перми от Татьяны Семёновны Васильевой, директора детского сада, где до войны она работала, вот и забыла на время Таня о неприятностях с глазами.

Мироощущение и мировоззрение формируются в юности. Это, конечно же, общеизвестно, но каждый раз, когда мы ведём разговор о незаурядной судьбе, тем более о героическом характере, невольно хочется ещё раз подчеркнуть данное обстоятельство. И, заглядывая в юность героя, каждый раз убеждаешься, чго его благородство, смелость, нравственная чистота, готовность к подвигу рождены тем, что было с его страной и кто, какие люди были рядом с ним в пору его взросления...

После семилетки Таня поступила в Глазовское педучилище. Там она сдружилась с Сашей Пряженниковым и Артёмом Тороповым. Сблизила их любовь к авиации. Ребята мечтали о небе. И Таня преклонялась перед подвигом первых Героев Советского Союза - лётчиков, спасавших челюскинцев. Она даже завела альбом, в котором собирала вырезки из газет и журналов, свидетельствующие о том, как развивалась челюскинская эпопея.

Мечта о небе у Саши и Артёма осуществилась: они стали лётчиками. И в годы Великой Отечественной войны, как и те, кому стремились подражать, у кого учились гражданственности, бесстрашию и беззаветной любви к Родине, заслужили высокое звание Героя Советского Союза. Героиней стала и Таня... Хотя мечта её стать лётчиком и не сбылась...

После педучилища её направили в школу села Качкашур. Учительствовала Таня несколько лет. Потом в 1940 году поступила в Пермский педагогический институт. Училась, и одновременно работала воспитательницей детского сада, и общественную работу не забывала.

Но вот началась война. "Как разом всё изменилось, - писала Таня домой. - Ещё вчера люди были полны радостного настроения, отдыхали, строили планы на будущее, ещё вчера ярко светило солнце, а сегодня враги бомбят наши города, убивают наших людей... Нужно уничтожать этих подлецов !.."

Она идёт в военкомат, просит отправить на фронт. Военком отклонил её просьбу: тылу тоже нужны люди. И во время войны кто-то должен учить детей. Однако Таня считала, что её место только на фронте, что там она принесёт больше пользы. Чтобы доказать это, Таня поступила в школу медсестёр - занималась там после работы и одновременно училась снайперскому делу при военкомате. К тому же была донором, ухаживала в госпитале за ранеными и всей душой стремилась на фронт.

В Июне 1943 года Таню наконец направили в Центральную женскую школу снайперской подготовки. В школе она сдружилась с двумя Симами - Москвичевой и Олейник. Симе Олейник учёба давалась с трудом. Таня помогала подруге осваивать теорию, вместе с Симой Москвичевой подготовила Олейник к вступлению в комсомол. И после школы подруги попали в 252-й стрелковый полк...

"Я не могу спокойно спать, есть, вообще жить, - писала Таня в Пермь Татьяне Семёновне Васильевой, - пока нашу землю топчут подлые фашистские захватчики..."

С каждым днём рос её личный счёт. И лишь одно мешало ей в полную силу мстить врагу - всё ухудшающееся зрение. Во время следующей "охоты" история повторилась. Опять в оптическом прицеле перед глазами стояло непонятное серое пятно. Правда, оно, как и в первый раз, вскоре исчезло, но сомнений уже быть не могло. Что-то случилось с глазами.

Вернувшись с задания, Таня не могла найти себе места. Вертела в руках свою снайперскую книжку, в которой уже 16 записей о пораженных целях. Да, начало было удачным, и такой печальный конец.

Таня решила обратиться к врачам и услышала от них тяжёлое заключение: если не хочешь совсем ослепнуть, оставь снайперское дело.

Таня пришла к командиру полка, рассказала о том, что стряслось.

- Ну что ж, придётся тебе ехать лечиться, с глазами шутки плохи.

Но видно было, что командир расстроен не меньше Тани. Сейчас он без боя терял одного из лучших своих снайперов.

- Товарищ командир, разрешите мне всё-таки остаться. Я и связисткой могу быть и медсестрой. Я вечерние медицинские курсы заканчивала.

Командир задумался: связистов в полку действительно не хватало. А уже стало известно, что их дивизия будет принимать участие в ликвидации так называемого Минского "котла" - большой группировки немцев.

- Ладно, так тому и быть, оставайся связисткой. Только как наступление закончится, сразу в госпиталь.

На том и порешили. Таня обрадовалась. Уж очень обидно было ей, не пробыв на фронте 3-х месяцев, не будучи раненной, уезжать в госпиталь. Быстро она освоила нехитрую, но очень важную связистскую работу.

Трудная, опасная эта работа на войне - связист. Осколки снарядов и мин то и дело рвут тонкие нити телефонных проводов, и нужно где ползком, где перебежкой пробираться к месту обрыва, восстанавливать связь.

Как-то, исправляя повреждённую линию, Таня увидела просочившихся в наш тыл немцев. Скрываясь за деревьями, быстро добралась до командного пункта батальона. Ворвалась в блиндаж: "Фашисты. Тут рядом !" Схватила свою снайперскую винтовку и вместе со всеми стала отбиваться от врага.

В этом бою Таня увлекла за собой в атаку бойцов батальона. Это случилось, когда погиб комбат. Она встала во весь рост, подняла высоко над головой гранату и с криком: "За мной ! Бей фашистов !" бросилась вперёд... Разгорелась рукопашная схватка. Противник был уничтожен, на снайперский счёт Барамзиной занесена ещё одна цифра - "4". Вечером после боя командир полка перед строем объявил Тане благодарность.

23 Июня 1944 года. В этот день на фронте протяженностью более 400 километров, от Западной Двины до Припяти, началась мощная наступательная операция советских войск, названная именем героя Бородина - "Багратион". Удар наносился по центральной группировке противника. А через 10 дней войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов встретились в освобождённом Минске.

23 - 24 Июня 1944 года, накануне нашего наступления в Белоруссии, полк принимал участие в разведке боем около деревни Морозово. Татьяна Барамзина отвечала за связь между КП полка и КП батальона.

План боя был разработан таким образом, что очень многое зависело от абсолютно чёткого взаимодействия всех подразделений полка, добиться этого можно было лишь в случае идеальной работы системы связи. А телефонный провод, как назло, без конца выходил из строя: то снаряд в него попадёт, то мина, а то просто за пень зацепится. Таня где ползком, где бегом, с автоматом и телефонным аппаратом за плечами металась между командными пунктами. Одно повреждение исправит, не успеет до конца линии добраться - уже новая неполадка. 14 раз за тот день исправляла она повреждённую связь, а сколько километров прошла, и посчитать невозможно. Бой этот мы выиграли. Вечером командир перед всем полком объявил Тане благодарность.

Затем она участвовала в форсировании Днепра севернее Шклова и освобождении этого города, затем переход через Березину.

В десантной операции по уничтожению одной из окружённых группировок противника принимал участие и тот самый батальон, в штабе которого служила телефонисткой Таня Барамзина. Накануне, когда готовились к десанту, к Тане подошёл офицер связи. "Слушай, может, останешься ?" - "Нет, ни за что !" - "Там будет опасно. Трудно и опасно. Очень". Она посмотрела на него так, что офицеру стало не по себе. Ведь это же была Таня. Их храбрая Таня ! "Извини", - попросил он прощения.

Говорят, что сам командир полка тоже сомневался, разрешать ли Барамзиной идти в этот бой. Но Тане удалось уговорить и его: "Там я буду очень нужна. Я ведь не только связистка..." - "Знаю, - сказал командир полка. - Добро, можете собираться, товарищ Барамзина".

И вот на рассвете 5 Июля 1944 года в воздух поднялись мощные транспортные самолёты. Батальон забрасывался в тыл врага вместе с противотанковым истребительным артполком. Задача - оседлать пересечение дорог у деревни Пекалин и удержать его до подхода основных сил дивизии. В указанном районе командир батальона первым делом выделил разведчиков, чтобы они тщательно прочесали ближайший лес, просёлочные дороги, уничтожили вражеских патрулей. Затем выступил весь батальон. Вскоре разведка донесла: впереди, около леса, обнаружена большая группа отступающих гитлеровцев. Обстановка сложилась такая, что надо было вступать в бой.

Наши бойцы стояли насмерть. Что произошло дальше - не всё известно. Но совершенно точно мы знаем, что в первых рядах наших солдат сражалась со снайперской винтовкой в руках Таня Барамзина. Командир батальона приказал Тане помочь санитарам. Под шквальным огнём она пробиралась к раненым, перевязывала их, доставляла в один из блиндажей, превращённый в полевой лазарет. Кончились бинты - пришлось рвать на полосы солдатские нательные рубашки.

Силы были слишком неравными. На каждого из наших солдат приходилось больше 10 гитлеровцев. Фашистам удалось отрезать землянку, где находилась с ранеными Таня. Понимая, что помощи ждать неоткуда, она приготовилась оборонять свой медпункт, как - никак снайпер.

Кто-то из наших солдат видел, что сначала Таня отбивалась меткими выстрелами из своей снайперской винтовки, а потом уж, когда кончились патроны, схватила лежавший поблизости автомат. По другим сведениям, она сразу взяла автомат, как только рядом со входом в блиндаж разорвалась первая граната гитлеровцев. У Тани тоже были гранаты. Целый час, спасая тяжелораненых бойцов и командиров, Барамзина отбивалась от яростно наседавшего врага. Сколько в точности здесь было гитлеровцев, узнать не удалось, однако совершенно определенно известно, что около 20 фашистов нашли тогда смерть от руки Татьяны Барамзиной.

Но перевес был явно на стороне врага. Когда патроны кончились, девушка была схвачена. Ворвавшиеся враги был поражены: целый час они не могли взять землянку, которую охраняла одна хрупкая тоненькая девушка, совсем непохожая на валькирий - мифических дев-воительниц, направлявших по указанию бога Одина ход битвы ( а сюжет оперы "Валькирия" Рихарда Вагнера был хорошо известен в фашистской Германии ). Таню схватили. Фашистский офицер, который вёл допрос, добивался от неё ответа: как попали сюда советские солдаты ( о высадке десанта немцы не знали ), сколько их - полк, дивизия ? Таня молчала. Она не произнесла ни единого слова и тогда, когда её начали пытать.

Её пытали, зверски мучили, нанесли несколько ножевых ран, выкололи глаза. Но Таня молчала. Она не сказала ни слова, не выдала своих однополчан. Враги так и не узнали, с какой целью в их тыл был направлен батальон. После нескольких часов чудовищных пыток, фашисты надругались над ней и, в бессильной злобе от несгибаемой стойкости советской девушки, выдержавшей страшные пытки, расстреляли в упор из противотанкового ружья . Наверное, им казалось, что иначе - обыкновенной пулей - её не убить.

Только через сутки подошло наше подкрепление - танки, пехота. Много было тогда уничтожено врагов, многих гитлеровцев взяли в плен. Отбили и землянку, возле которой нашли изуродованное тело Тани. Вопреки всем законам, конвенциям гитлеровцы расправились и с находившимися в блиндаже нашими ранеными, у которых не было ни сил, ни оружия для сопротивления.

Есть слова, наполненные глубоким смыслом: мученическая смерть. Именно такую смерть приняла Таня Барамзина - во имя светлой идеи, за жизнь других людей, за свободу и независимость своей Родины. Товарищи, салютуя над могилой Тани, поклялись отомстить фашистам.

24 Марта 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР телефонистке 3-го батальона 252-го полка 70-й стрелковой дивизии Татьяне Николаевне Барамзиной было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Всего 25 лет прожила Таня Барамзина. Есть в подмосковном городе Подольске улица Барамзиной. А на фасаде одного из домов, расположенных на этой улице, установлена мемориальная доска в её честь.

Среди зелени парка культуры и отдыха города Глазова возвышается памятник славной советской патриотке Татьяне Барамзиной, погибшей в боях за свою великую Родину ( установлен к 40-летию комсомола ). На одной из улиц города в доме, где прошло детство героини, проживала её мать Марфа Николаевна. Теперь эта улица носит имя Героя Советского Союза Татьяны Барамзиной.

Источник: http://nezabudem2009...ru/baranii.html

[Flanker]

Всегда вдвоём. День Русских Героинь.

14 августа 1942 года возле деревни Сутоки Парфинского района Новгородской области две девушки-снайперы Наталья Ковшова и Маша Поливанова вступили в бой с гитлеровцами. Бой вели до последнего патрона. Последними гранатами девушки взорвали себя вместе с окружившими их солдатами противника.

Поливанова Мария Семеновна родилась 24.10.1922 года в деревне Нарышкино Алексинского района Тульской области в семье рабочего. Русская. Образование среднее. Работала в научно-исследовательском институте в Москве. С началом Великой Отечественной войны поступила на курсы снайперов. С октября 1941 года в составе 3-й Московской коммунистической дивизии участвовала в сражении под Москвой. С января 1942 года в 528 стрелковом полку (130 стрелковая дивизия, 1-я ударная армия, Северо-западный фронт). За время службы уничтожила несколько десятков вражеских солдат и офицеров, обучала снайперскому искусству бойцов снайперского взвода. 14 августа 1942 года возле деревни Сутоки Парфинского района Новгородской области вместе со своей подругой Натальей Ковшовой вступила в бой с гитлеровцами. Бой вели до последнего патрона. Последними гранатами девушки взорвали себя вместе с окружившими их солдатами противника.
Похоронена в деревне Коровитчино Старорусского района Новгородской области.
Звание Героя Советского Союза было присвоено 14 февраля 1943 года.
Награды: Орден Ленина, Орден Красной Звезды
Навечно зачислена в списки воинской части.
Имя Героини носят улицы в Москве, и Сургуте.

Ковшова Наталья Венедиктовна родилась в Уфе в 1920 году. Русская. Впоследствии семья переехала в Москву. В 1940 году окончила школу, поступила на работу в «Оргавиапром». В 1941 году готовилась к поступлению в Московский авиационный институт. С началом Великой Отечественной войны ушла добровольцем в Красную армию. Окончила курсы снайперов. С октября 1941 года на фронте.
В сражении под Москвой воевала в рядах 3-й Московской коммунистической стрелковой дивизии. (Эта дивизия сформирована в самые критические для Москвы дни осени 1941 из добровольческих батальонов, в которые вступали студенты, профессора, пожилые рабочие и даже школьники). С января 1942 года снайпер в 528-м стрелковом полку (130 стрелковая дивизия, 1-я ударная армия, Северо-западный фронт). На личном счету снайпера Ковшовой 167 истреблённых фашистских солдат и офицеров. (По свидетельству ее однополчанина Георгия Баловнева, не менее 200; в наградном листе особо упоминается, что среди пораженных целей Ковшовой были «кукушки» - вражеские снайперы и пулеметный расчет противника). Во время службы обучала бойцов мастерству меткой стрельбы. 14 августа 1942 года возле деревни Сутоки Парфинского района Новгородской области вместе со своей подругой Марией Поливановой вступила в бой с гитлеровцами. В бою обе были ранены, но не прекратили бой. Попав в окружение и расстреляв весь запас патронов, они взорвали себя гранатами вместе с окружившими их солдатами противника.
Похоронена в деревне Коровитчино Старорусского района Новгородской области.
Звание Героя Советского Союза присвоено посмертно 14 февраля 1943 года.
Награды: Орден Ленина, Орден Красной Звезды
Навечно зачислена в списки воинской части.
Именем Натальи Ковшовой названо морское судно - большой рыболовецкий траулер.
Именем Натальи Ковшовой названы улицы в Москве, Уфе, Старой Руссе.
На доме № 117 по улице Пушкина в Уфе, где жила Наташа Ковшова, были установлены мемориальные доски на русском и башкирском языках. В конце 2005 года, в связи со сносом дома, один из памятных знаков передан в Национальный музей Республики Башкортостан, а другой - в одну из детских библиотек города Уфы.
Московская школа №1284 (281) в Уланском переулке, где с 1936 по 1940 годы училась Наташа, носит ее имя с 1964 года. Здание не сохранилось, - по постановлению Правительства Москвы оно было снесено летом 2003 года, через год для школы имени Наташи Ковшовой было построено новое здание на старом месте.

Всегда вдвоем

И сейчас в центре Москвы помещается институт, в котором до войны работали Наташа Ковшова и Маша Поливанова.

В главном зале этого здания огромная стена украшена барельефом: девушки в простой солдатской одежде сражаются на последнем рубеже. Маша Поливанова уже смертельно ранена. Она опустилась на землю, прижав к груди гранату. Наташа Ковшова, прикрывая подругу, замахнулась гранатой.

Героини шли дорогой чести. К подвигам их молодость рвалась. Вместе жили, радовались. Вместе встретили они свой смертный час — так писал о них во фронтовой газете поэт Михаил Светлов.

— Расскажите нам о Наташе и Маше. Расскажите все, что знаете.

Комсомольцы института (а многие из них родились в тот год, когда слава о Героях Советского Союза Ковшовой и Поливановой разнеслась по всем фронтам Великой Отечественной войны, по всей стране) с необычайным интересом слушают рассказы тех, кто хорошо помнит неразлучных подруг...

Тревожная осень сорок первого года. Когда война приблизилась к Москве, от Трубной площади, где в ту пору помещался Дом крестьянина, начал свой марш батальон народного ополчения Коминтерновского района. С этим батальоном — он пополнил Московскую коммунистическую дивизию народного ополчения — ушли на фронт сотрудницы института молодые снайперы Наташа Ковшова и Маша Поливанова.

Тяжелые ноябрьские бои под Волоколамском. Месяц был на исходе, и Наташа Ковшова написала в Москву, своей подруге Лиде: «В этой войне меня не убьют... Я загадала, что если не убьют до 26 ноября, то я останусь жива». В этот день Наташе исполнялся двадцать один год. Вернувшись с Машей после «охоты» в свою землянку, Наташа растопила печурку, чтобы обсушить промокшую одежду. Маша с завистью смотрела на подругу, которая отвечала на многочисленные письма родных и друзей.

Маша была на полтора года моложе Наташи. Письма она получала очень редко, и Наташа часто просила товарищей писать не только ей, но и Маше. Грустит солдат, когда не получает на фронте весточек из дому.

Письма Наташи опубликованы в книге, которую, уже после войны, написала ее мать — Нина Араловец. О Наташе Ковшовой знали многие. Она выросла в семье старого большевика, была пионеркой, вожаком комсомольской организации и запевалой во многих общественных делах в институте. Маша пришла в институт позже Наташи, и ее как-то не очень примечали. Вот почему только после войны ветераны института воскресили облик Наташиной подруги. Руководитель отдела, в котором Маша работала, Василий Васильевич рассказывал:

— Маша была простой, хорошей русской девушкой. Вначале она робела, смущалась. Потом я понял, откуда эта робость. Маша пришла к нам, в научно-исследовательский институт, прямо из цеха. До этого она трудилась в цехе на бумажной фабрике. И вдруг ее выдвинули на работу в институт, где много инженеров, конструкторов. Однажды, помню, дает она мне на подпись какой-то чертеж и говорит:

— Почерк у меня не совсем подходящий. Правда, Василий Васильевич?

Я, признаться, не очень обращал на это внимание, но на всякий случай сказал, что почерк можно исправить. И вот я заметил, что Маша после работы задерживается. Садится за чертежный стол и старательно выводит технический шрифт. Увидела меня, смутилась.

— Я, — говорит, — сломаю свой почерк. (Так и сказала: «Сломаю!») Мне, — говорит, — надо писать не только грамотно, но и красиво.

Рассказывает это Василий Васильевич и чувствует, что слушатель ждет от него большего. Тогда он зовет на помощь заместителя директора, Евгения Семеновича, который рассказывает, как зимой, в канун сорок первого года, в декабрьские морозы, молодежь института проводила воскресные дни в Домодедове, что под Москвой. Учились ходить на лыжах, метко стрелять, метать гранаты, колоть штыком. Маша терпеливо и настойчиво, с присущим ей усердием овладевала военным делом.

Усердие Маши было отмечено в одном из приказов по институту. Это было уже тогда, когда начались первые налеты фашистской авиации на Москву. По ночам работники дежурили в учреждении. Место Поливановой было на большой вышке в переулке. Маша командовала группой наблюдения и связи и нередко до рассвета дежурила на той вышке у телефона.

— Во время налета посты часто проверялись, — вспоминает товарищ Шумилин. — Вышка в Рахманов-ском переулке была самым дальним постом. Как-то директор и я проверяли ее. Вой бомб прижал нас к мостовой. Над головой свистели осколки зенитных снарядов. И тут я услышал голос директора:

— Лежим, Евгений Семенович! А как же там Маша? Одна? — И ринулся вперед.

А Маша стояла на посту, чуть наклонив голову к телефонной трубке.

— Пост номер шесть, — тихо докладывала она.— Дежурная Поливанова. Все в порядке...

Утром бойцы групп самозащиты с воспаленными от бессонницы глазами возбужденно рассказывали о своих впечатлениях. Маша слушала своих подруг и молчала, точно ее и не было на самом опасном месте.

— Машенька! А тебе одной на той каланче не страшно было? — спросила ее Наташа.

— Не знаю, — ответила Маша, чуть краснея. — Нет, правда... Надо было, вот и стояла...

Все у нее получалось как-то удивительно просто.

Объявили набор в школу снайперов. Наташу уже в школу приняли, а когда Маша принесла заявление, кто-то заметил, что зря девушки лезут вперед со своими просьбами.

Машу взорвало.

— Поливанова активно работает в Осоавиахиме. Так? — каким-то чужим, срывающимся голосом сказала Маша. — Чьи мишени висят на Доске лучших стрелков? Молчите? Зачем было меня учить? Зачем, я вас спрашиваю? Ради забавы?...

И, прикусив губу, в упор смотрела на тех, от кого зависел ее прием в снайперскую школу. И тут вспомнила совет Наташи: «Не отступай, требуй!» Но вместо этого чуть не расплакалась:

— Товарищи! Время-то какое!... Я вас очень, очень прошу...

И, круто повернувшись, выбежала из комнаты, оставив заявление на столе.

Ее приняли в снайперскую школу.

* *

Уже была осень, и институт готовили к эвакуации. Утром в дверь кабинета Дьяченко постучалась девушка в серой солдатской шинели с петлицами пехотинца. Это Маша, уезжая на фронт, зашла проститься.

Маша была скромной девушкой, из простой рабочей семьи. Отец ее работал изолировщиком на заводе, старшие братья — полировщиками, слесарями. Жили Поливановы под Москвой, на станции Востряково. Маша помогала матери вести хозяйство, ухаживала за младшей сестренкой. Потом сама стала работать, а по вечерам училась. И всегда находила время, чтобы заниматься спортом и бывать в театре. Труженица в семье тружеников, она была всегда подтянутой, бодрой.

Маша уже на фронте узнала, что два ее старших брата — командир стрелковой роты Федор Поливанов и механик-водитель танка Алексей Поливанов — погибли, что в госпитале лежит раненый третий брат — Михаил. Маша писала домой:

«Сейчас очень трудное время, а надо выстоять. Враг думает, что у нас духа не хватит. А у нас хватит! На фронте у снайперов горячая пора. Вместе с Наташей охотимся в лесах за фашистскими «кукушками». Мы выслеживаем их и истребляем. Пришлось мне и Наташе выдерживать поединки с вражескими снайперами. Дума у всех защитников Родины одна: очистить советскую землю от фашистской погани. Уж я постараюсь отомстить врагу за горе и страдания наших людей. Жизни своей не пожалею!»

Где бой, там и слава. Когда дивизия сражалась в районе Старой Руссы, на счету отважных снайперов числилось уже около трехсот уничтоженных фашистов. Снайперский взвод дивизии пополнялся новичками, которых Наташа и Маша обучали мастерству меткого огня, трудному и сложному снайперскому делу. Сами девушки к этому времени были награждены орденами Красной Звезды.

Позади остался нелегкий путь, тяжелые потери. Обретенный в боях опыт помогал подругам стойко переносить испытания и выходить победителями в неравных схватках. Но самые трудные бои были еще впереди, и один из них разгорелся в августе 1942 года близ деревеньки Сутоки-Бяково, что в Старо-Русском районе. Жестокий бой за эту деревеньку продолжался два дня.

Батальон, которому придали взвод снайперов, подвергался особенно ожесточенным атакам. Немцы любой ценой решили срезать клин, острием которого была опушка леса близ деревни. У этой опушки обороняли свой рубеж автоматчики и снайперы.

Гитлеровцы наступали вслед за огневым валом. Вначале подруги вели счет вражеским контратакам, но потом сбились. Гитлеровцы поднялись во весь рост и, строча из автоматов, устремились вперед. Одиночные выстрелы снайперов и совсем редкая дробь нескольких автоматчиков не могли их остановить. Однако в лощине, полукругом огибавшей опушку, гитлеровцы залегли.

Неожиданно стало тихо. Но это была тревожная тишина. Оборонявшиеся поняли: враги накапливают в лощине силы.

Маша услышала, как кто-то подполз к ней. Она повернула голову и узнала молоденького бойца, недавно присланного в снайперскую команду. Из-под сдвинутого набок капюшона маскхалата на Машу уставились большие черные зрачки.

— Чего ты? — сурово спросила Маша.

— Амба! — выпалил боец. — Все отошли, сам видел... А мы чего? Все приказа ждем? Там некому приказывать. Бежим! — почти взвизгнул он, но осекся под хмурым взглядом девушки.

Маша смотрела на бойца холодно, отчужденно и презрительно. Губы ее чуть дрогнули, но не разомкнулись.

— Чего ждем? — уже спокойнее заговорил боец. — Почему ты молчишь?

— А ничего... — нехотя отозвалась Маша. — Заряжай и гляди, куда надо. Патроны есть?

— Есть... — Боец положил рядом с собой горсть патронов, тяжело вздохнул и успокоился.

— Одни мы тут, — тихо, как будто про себя, вымолвил он.

Но Маша его услышала.

— Не одни! Видишь, вон там Наташа Ковшова, рядом с ней Новиков. А дальше тоже наши...

Солнце закатывалось позади, и редкие опавшие листья, окрашенные первым багрянцем, алели на еще зеленой траве. День выдался безветренный, солнечный и нежаркий, какие бывают в августе.

Маша вспомнила родное подмосковное село, зримо представила себе новенький домик, который отец и старшие братья построили перед войной. У дома, за забором, росли два тополя. Вот в такие же, сухие, предосенние вечера Маша любила сидеть на скамейке под тополями. Сидела и мечтала, прислушиваясь, как шуршат листья под ногами прохожих. Листья шуршали, точно прощались с людьми перед тем, как размокнуть под дождем и скрыться под первым снегом.

— Тихо как... — донесся до Маши голос бойца.

— А ведь ты шутник! — весело сказала она и сама удивилась своему голосу. — Решил попугать нас, да? Меня и Наташку? «Все отошли... Бежим!» — передразнила она бойца. — Да если бы ты нас покинул и побежал, я бы для тебя пули не пожалела. Честное слово!

Боец вздрогнул, опустил голову. Маша сделала вид, что не заметила испуга на лице бойца.

Больше для разговоров не было времени.

Бой возобновился. Теперь уже выстрелы затрещали справа от Маши. Солдат повернулся туда лицом, потом подался вперед и открыл огонь. Очередь из вражеского автомата сразила его насмерть. Потом тяжело ранило снайпера Новикова. Он застонал, и Наташа крикнула ему:

— Отползай! Не могу я тебе помочь!... Не могу оставить позицию... И Машу.

Теперь подруги остались вдвоем на рубеже у опушки. Они стреляли и сближались, не видя друг друга, пока плечи их не сомкнулись. Кончились патроны. За поясом у каждой было по две гранаты. Они вытащили гранаты, заслышав крики гитлеровцев, окружавших их. Взрывы первых двух гранат оборвали эти крики. Еще не рассеялся дым от взрывов, как рядом прозвучала команда на чужом языке, истошная, похожая на собачий лай.

Девушки приготовили к бою последние гранаты. Только теперь Наташа увидела на Машиной гимнастерке, под левым карманом, влажное пятно.

— Машенька, ты ранена?

Маша слабо кивнула и, настороженно глядя на подругу, прижала гранату к груди.

Наташа поняла ее и тоже прижала к груди гранату.

— Ну вот. — Они прильнули друг к другу. — Вот, Машенька, мы с тобой всегда были вместе. И будем... Прощай!

— Прощай, Наташа!

... Все было ясно до последнего мгновения жизни, до последнего взрыва гранат, от которого дрогнули ветви и качнулась макушка дерева, осыпав листьями уже бездыханные тела двух подруг.

Фашисты остановились и попятились назад. Только те, что дерзнули взять девушек живыми в плен, лежали недвижно, сраженные осколками гранат.

А эхо взрыва долго отзывалось в лесу.

С. ГЛУХОВСКИЙ

Источник: http://d-pankratov.l...com/873598.html

[vashdrugavto]

А Вы бы не могли рассказать поподробнее о Вашей бабушке? Думаю, что наши посетители с интересом ознакомились бы с ее историей.

Да, надо раздобыть ее "мемуары" - она много писала воспоминаний в последние годы.

[Flanker]

Да, надо раздобыть ее "мемуары" - она много писала воспоминаний в последние годы.

А Вы бы сами написали статью про нее. Насколько мне известно, Вы же имеете прямое отношение к журналистике? Помню, с каким удовольствием я читал Вашу статью о путешествии на "Запорожце". Так что, напишите. А мы разместим эту статью у нас. Или в этой ветке, или в "Авторской статье". И вообще, если захотите, то можете стать нашим автором и регулярно публиковаться у нас. Если Вас это предложение заинтересует, то напишите ко мне в личку.

[Flanker]

«Записки летчицы У-2. Женщины-авиаторы в годы Великой Отечественной войны. 1942 – 1945»

Рецензия на книгу И.В. Дрягиной

08.06.2007

Автор этой книги - летчица Ирина Дрягина. В 20 лет стала комиссаром эскадрильи в знаменитом 46-м гвардейском Таманском орденов Красного Знамени и Суворова бомбардировочном авиационном полку. Совершила 105 боевых вылетов на У-2, награждена орденом Красного Знамени. Затем служила в 9-й гвардейской истребительной авиадивизии, которой командовал А.И. Покрышкин. Женщина-воин, да еще в небе, - явление редкое. Немецкие асы называли их "ночными ведьмами".

И вот сейчас, когда, по словам И. Дрягиной, "шквал ожесточенных нападок на все святое, что связано с войной, не прекращается", она решила "оставить свое свидетельство о времени и о себе".

Она родилась на Волге, в Саратове. Любила выхаживать растения и стала учиться в Саратовском сельхозинституте. Затем увлеклась аэроклубом, в котором, кстати, позднее начинал свой путь в небо Юрий Гагарин.

Когда в мае 1942 года после нескольких месяцев тренировочных полетов две эскадрильи У-2 отправились на фронт, рядом с самолетом легендарной Марины Расковой вела свою машину Ирина Дрягина.

#comm#"Я думала об организации только одного женского полка, - говорила Раскова, - а девчата так горячо отозвались на призыв, их приехало так много – на целых три полка". Все они были добровольцами.#/comm#

О первых шагах комиссара Дрягиной ее однополчанка Себрова говорила: "Ирина была тем комиссаром, который так и не научился приказывать. Но ее слово "пожалуйста" выполнялось всегда беспрекословно. Возможно, потому, что она была единственным в полку летающим комиссаром. Летать она любила. Заложена в ней была какая-то основательность, согласованность всех поступков с совестливостью".

И. Дрягина много пишет о свих боевых подругах. Об отважной летчице 46-го гвардейского полка Клаве Серебряковой. Сотни раз она бомбила гитлеровцев в Новороссийске, Севастополе, Белоруссии, Польше, Восточной Пруссии. И вот весной 1945 года ее самолет попал под зенитный огонь и рухнул на землю. Четырнадцать часов, истекая кровью, пролежали она вместе с погибшим штурманом Тоней Павловой под обломками самолета. Чудом врачи ее спасли. А вернее, спасла ее несгибаемая воля и упорство.

И как можно забыть, например, военкома Любовь Ольховскую? Однажды ночью, когда наши части стояли в обороне на реке Миус, над линией фронта низко-низко пролетел самолет У-2.

#comm#Над самыми окопами самолет убрал газ, и оттуда послышался гневный женский голос: "Что вы сидите, черт вас возьми! Мы бомбы возим, бомбим фрицев, а вы не наступаете?"#/comm#

В ту же ночь подразделение пехоты перешло в атаку, было захвачено несколько блиндажей противника. Командующий наземными войсками приказал найти девушку, которая ругалась в ту ночь над линией фронта, и вынести ей благодарность.

Особую ценность представляют приведенные в книге письма фронтовиков. "Наутро на строевых собраниях эскадрилий мы услышали ужасную новость. Вышла Ракобольская и сказала: "Погибла Раскова". Вырвался вздох, все встали и молча обнажили головы. А в уме вертелось: "Опечатка, не может быть". Наш майор Раскова!.."

"Дина доложила о выполнении задания, а я даже подойти к ней не могла – полились слезы. У Дины рана в голени навылет... Динка просто герой – так хладнокровно посадила машину! Предварительно она сбила пламя, но мог загореться мотор..."

Интересны письма самой И.В. Дрягиной фронтовому корреспонденту "Комсомольской правды" Ю.А. Жукову. Еще тогда, на войне, начиналась эта книга. Эти письма – живые свидетели - помогли избежать "капризов" памяти. В этих письмах Дрягина рассказывала, конечно, о самых интересных боевых вылетах наших летчиков, о невероятных военных судьбах.

Долго порой находили награды героев. Но сами они не приходили. Для этого нужны добрые и активные заступники. О них и пишет Ирина Дрягина: "У нас действует Совет полка. Первым председателем была Е.Д. Бершанская, затем С.Т. Амосова, после нее А.Ф. Акимова, а в последние годы – Надежда Васильевна Попова". Да и сама И.В. Дрягина стала защитницей доброго имени многих героев.

Одой в книге звучит рассказ Ирины Дрягиной о знаменитом самолете У-2 (По-2) и его талантливом конструкторе Н.Н. Поликарпове. Сам конструктор не рассчитывал, что его учебный самолет "из фанеры и деревянных брусков" можно будет использовать для военных целей.
Но к нему в войну подвешивали до 400 килограммов бомб (такой вес предложила Е.Д. Бершанская) и, спускаясь на цель с приглушенным мотором, летчицы сбрасывали бомбы точно на вражеские цели. Летчики с любовью называли У-2 "Небесным тихоходом" (одноименный фильм вышел в 1945 году).

"Лучшим своим боевым друзьям я посвятила сорта ирисов, - пишет доктор сельскохозяйственных наук И.В. Дрягина. – Так и лучшему другу – самолету По-2 также посвятила один из лучших сортов, устойчивый к корневой гнили, ветру и солнцу, с голубыми цветками – "Небесный тихоход".

Отдельная глава книги посвящена рассказу о жизни и боевых делах Виктора Дрягина. Он тоже увлекся авиацией. Сначала занимался в аэроклубе, потом учился летному делу в Энгельсской школе. В августе 1942 года направлен на фронт на штурмовике Ил-2, "летающем танке". Виктор участвовал в боях под Москвой, Смоленском, Ельней. Сделал 80 боевых вылетов. Был награжден орденом Красной Звезды. Родители получили извещение, что Виктор Дрягин погиб смертью храбрых под городом Ельней в августе 1943 года. Но он не погиб, а, обгоревший, попал в плен, был в лагере Дахау. Когда Дрягина с нашими войсками дошла до Германии, она смогла представить этот лагерный ужас: "Все увиденное в Майданеке вызвало у нас тяжелейшее чувство обиды за человечество, допустившее это". Переписывалась Дрягина и с бывшими узниками Дахау, но так и не могла выяснить, в каком из лагерей смерти погиб ее брат.

Тепло рассказывает Дрягина о работе комсоргов полков И. Кабанове, А. Игольникове, Е. Найговзине и других. Но особенно - о "рыцаре добра" Григории Дольникове. Этот летчик участвовал в 42 воздушных боях, совершил 160 боевых вылетов, подбил 15 вражеских самолетов. Но был подбит и попал в плен. Однако не сломался, а вместе с другими летчиками вырвался из него. Вернулся в полк и продолжал воевать. "Мне очень обидно за тех, кто побывал в фашистском плену и навлек на себя после освобождения массу подозрений и бед, - пишет Дрягина. – Так и Григорий Устинович – патриот своей Родины – после войны подвергался бесконечным проверкам в особых отделах полка, фронта и даже выше". Все же защитил свое доброе имя, стал генералом, командующим ВВС Закавказского военного округа в Тбилиси. В своем военном городке он создал Аллею Героев Великой Отечественной войны 9-й истребительной дивизии, где были установлены бюсты трижды Героя Советского Союза А.И. Покрышкина, дважды Героя Советского Союза Д.Б. Глинки, Героев Советского Союза Б.Б. Глинки, И.И. Бабака, Н.Е. Лавицкого, В.Д. Шаренко, П.И. Гучека, Героя России М.Г. Петрова и других.

И в мирной жизни бывшие фронтовики остались первыми борцами за справедливость. Ирина Дрягина закончила Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Поступила в аспирантуру МГУ,увлеклась любимой научной работой, также была заместителем секретаря партбюро своего биолого-почвенного факультета.

Конечно, Дрягина вступила в борьбу мичуринцев и генетиков, сторонников Лысенко и Тимофеева-Ресовского. И нажила себе врагов в МГУ. Хотя разобралась в научном вкладе каждого из этих ученых... Читала лекции по генетике. Защитила сначала кандидатскую, потом докторскую диссертации. Стала руководителем лаборатории во Всесоюзном научно-исследовательском институте селекции и семеноводства овощных культур.

Последний рассказ Ирины Дрягиной "Моя новая семья" - как материнский плач по преждевременно почившему ее сыну. И как хорошо, что она нашла поддержку добрых людей. Она заслужила это внимание и заботу. Диву даешься, какая же светлая душа у этой храброй женщины! Она выиграла и этот бой – со своей судьбой.

Имена героев войны – Вадима Фадеева, Михаила Девятаева, Евгении Рудневой, Марины Расковой и многих других – носят созданные И.В. Дрягиной сорта ирисов и гладиолусов: "Продолжай и дальше своими цветами рассказывать о героях, защищавших нашу Родину", - сказал когда-то А.И. Покрышкин, поздравляя ее с юбилеем. И действительно, - это память, запечатленная в цветах!

Сейчас Дрягина вместе с ветеранами войны и ребятами одной из подмосковных школ добивается, чтобы в центре Москвы был установлен памятник великому летчику А.И. Покрышкину.

Борис Рябухин

Источник: http://www.stoletie....chnie_vedmi.htm

[Flanker]

«ВЕДЬМА» НА «РУСС-ФАНЕР»

Сто сорок один еврей стали Героями Советского Союза во время Великой Отечественной войны. Сто сорок мужчин и одна женщина – Полина Владимировна Гельман. Штурман самолета знаменитого, дважды орденоносного 46-го гвардейского Таманского авиационного бомбардировочного полка. И еще одно название, так сказать, неофициальное, но закрепившееся и попадавшее в официальные бумаги, – женский полк. Ибо состоял он из одних женщин.

Комиссар дивизии Горбунов в разговоре с командиром этого полка Бершанской рассказал ей, что пленный немец на допросе показал: ночные бомбардировщики причиняют им много неприятностей. Не дают спать по ночам, изматывают физически и морально. Сказал, что зовут их не иначе как «ночные ведьмы». А легкие У-2 прозвали «русс-фанер».

Об одной из «ведьм» на «русс-фанер» – Полине Гельман и ее боевых подругах наш рассказ.

Мал золотник…

Полина Гельман – маленького роста, ровно полтора метра. Под стать У-2. Но в аэроклуб – а это было до войны – ее приняли. Училась в 9-м и 10-м классах в Гомеле и одновременно закончила школу планеристов, прыгала с парашютом с самолета и научилась водить его. И вот первый самостоятельный вылет. Она за штурвалом, сзади – инструктор. Самолет пробежал положенное по дорожке, взлетел, набрал высоту – 400 метров. И вдруг инструктор покрылся холодным потом: впереди… не было летчицы! Только что была, сидела, а сейчас нет ее, но машина летит. Инструктор вскочил и увидел, что летчица внизу кабины. Оказалось, она едва-едва доставала ногами до педалей и для верности сползла.

Докладывая начальнику аэроклуба в присутствии Полины о результатах полета, инструктор категорически произнес: до полетов ни в коем случае не допускать!

Полина обиделась и вместо Московского авиационного института, куда готовилась, поступила на исторический факультет МГУ. А когда началась война, вместе с другими такими же отчаянными студентками пошла в ЦК ВЛКСМ и убедила-таки направить ее в формировавшуюся авиационную часть.

Уже в части Полину опять «отлучили от неба»: ростом не вышла, к тому же гуманитарий, в технике не разбираешься. И определили укладчицей парашютов. Кстати, в полку они появились лишь в 1944 году. Но тогда Полина решительно направилась к знаменитой Марине Расковой и заявила: хочу воевать, хочу летать, я училась в аэроклубе. Марина Михайловна тоже усомнилась – позволит ли рост? Убедила: позволит! А медкомиссия просмотрела рост, дала заключение – годна. Так Полина оказалась в штурманской группе вместе с Галей Докутович и университетскими подругами.

Перед Московской Олимпиадой 1980 года в ЦК ВЛКСМ состоялась встреча группы спортсменов с участниками Отечественной войны. Мне надо было дать информацию в «Советский спорт», где я тогда работал. Оказался рядом с Героем Советского Союза летчицей Раисой Ароновой. Она очень интересно рассказывала о своем женском полке, о дружбе, о взаимовыручке. Особенно тепло говорила о своем штурмане – Полине Гельман, с которой летала до конца войны.

Собирая материалы для этого очерка, встречался с однополчанками П. Гельман, их детьми, перечитал книги о полке. В частности, записки Раисы Ароновой и сразу многое вспомнил из того, что она рассказывала на той встрече. Ну как можно забыть такой эпизод?

– Дело было под Моздоком, точнее – над ним. Экипаж удачно отбомбился, взял обратный курс, как вдруг под самолетом вспыхнул луч прожектора и наткнулся на самолет. А зенитчикам того и надо – тотчас открывают огонь по видимой цели. Вырваться из луча тихоходу сложно. Надо бы сбросить бомбу, но их все уже использовали. В досаде штурман по пояс высунулась за борт и плюнула, как ей казалось, на прожектор. И он сразу погас!

Все наши довоенные и военных лет пилоты учились в аэроклубах летать на У-2. Неприхотливые машины, крылья и фюзеляж обшиты рейками и обтянуты перкалем. Мотор в сто лошадиных сил (такой же стоит на «Волгах»), стало быть, и скорость не выше 120 километров в час. А если встречный или боковой ветер такой же силы? Ни радиосвязи, ни приборов ночного видения. Уже в войну установили позади штурмана пулемет.

Но главное – поставили на У-2 бомбодержатели, к которым подвешивались бомбы в 100, 30, 20 килограмм. И подлететь к цели самолет мог бесшумно – пилот выключал мотор, и машина планировала в тишине. Штурман дергала ручку сбрасывателя, и бомба летела вниз. Представьте себе: до передовой далеко и вдруг в ночной тишине взрыв, второй, третий… Немцы люто ненавидели У-2 и за каждый сбитый «русс-фанер» зенитчикам и истребителям полагались железные кресты.

У трудяг У-2 было и другое достоинство – неприхотливость, им не нужны были длинные бетонные взлетно-посадочные полосы, достаточно сельской улицы, опушки леса. Скажите, с каким еще самолетом могло случиться такое, о чем вспоминает Полина Гельман.

– Как-то нашему экипажу поручили выбрать новую площадку для полевого аэродрома поближе к линии фронта. Вылетели утром, облетели район, и нам приглянулась такая площадка. Надо было спуститься пониже, но и так видим – ровная, без ям, зеленая травка. Рая Аронова говорит: садимся! Только коснулись земли, как во все стороны полетели брызги воды – площадка заболочена! Хотели взлететь, да не тут-то было – самолет от земли не отрывается. Надо было облегчить вес, но что сбросить?

Полина предложила… себя, дескать, больше нечего. Согласитесь, чувство юмора в такой ситуации – неплохая характеристика человека. Аронова ответила, что она думает о Полине, но секунду спустя согласилась. Полина выпрыгнула, побежала, держась за плоскость. Как только машина оторвалась от земли, Полина ухватилась за одну стойку, за другую, взобралась на плоскость, добралась – уже в воздухе – до борта и ввалилась в кабину вверх ногами… Площадку выбрал уже другой экипаж.

Знакомлюсь с выписками из полетных книжек пилотов и штурманов: Магуба Сыртланова – 780 боевых вылетов, Марина Чечнева – 810, Надежда Попова – 852, Полина Гельман – 857, Раиса Аронова – 960, Наталья Меклин – 980, Ирина Себрова – 1004…

– Полагаю, – говорит бывший начальник штаба полка Ирина Ракобольская, – что ни один мужчина не совершил столько боевых вылетов, сколько Ира Себрова.

А было девчушкам по 20 лет, кому-то чуть больше, а кому-то и меньше.

«Гордись, ты – женщина»

С мамой. Только что с фронта.

Это первая заповедь (из двенадцати), которые написали для себя девушки из бомбардировочного полка. Война – не женское дело, к ней – войне – нельзя привыкать женщине. А приходилось.

Начальником штаба полка назначили Ирину Ракобольскую.

Мы сидим дома у Ирины Вячеславовны. Доктор физико-математических наук, заслуженный деятель науки, профессор кафедры космических лучей и физики космоса.

– А знаете, когда я на фронте почувствовала себя женщиной? – оживляется Ракобольская. – В полк приехал маршал Рокоссовский – вручать награды. Я должна была войти в комнату, где он находился с генералами и Бершанской, спросить у него разрешения обратиться к командиру полка и доложить, что к торжеству всё готово. Едва вошла, маршал тотчас встал. Встали и генералы. Только потом до меня дошло – он встал передо мной как перед женщиной! Предложил мне сесть, сел сам…

Бессменным командиром полка была Евдокия Давыдовна Бершанская. Она стала комполка уже будучи зрелой летчицей. Волевая, хладнокровная, требовательная, очень знающая и вместе с тем очень женственная. Единственная женщина в наших Вооруженных силах – кавалер двух полководческих орденов – Александра Невского и Суворова III степени.

Похоронена Евдокия Давыдовна в Москве на Новодевичьем кладбище, недалеко от могил Покрышкина, Кожедуба, Вершинина, других героев авиации.

Женщины на войне…

– Мы расположились на обед в Тиргартене, под Берлином, – вспоминает Полина Гельман. – Прибыли походные кухни. Но есть мы не могли. Нас окружили немецкие дети и женщины. Они смотрели на нас голодными глазами. Мы отдали им всю пищу. Иначе мы не могли.

Иначе не могли… А ведь мужья и братья этих женщин, отцы этих детей сбивали их.

Ох, отходчивы русские бабы, отходчивы. Как, впрочем, и еврейские тоже.

Ирина Ракобольская раскладывает на столе длинные, метра в полтора, листы ватмана. Это стенгазеты «Крокодил», которые выпускали девчата. Стихи, эпиграммы, рисунки. Ну в каком мужском подразделении делали такое?!

Они еще выпускали литературный журнал, проводили философские (!), технические конференции, была самодеятельность! И это не в тылу, а на фронте! Кстати, за всю войну полк ни разу (!) не отводили на переформирование. Много восклицательных знаков? Мало!

По свидетельству однополчанок, заводилой часто была Полина Гельман. Она вместе с Раей Ароновой сочиняла «Фрески о наших буднях», которые пользовались неизменным успехом.

Нам, пехоте, выдавали перед атакой, да и то не всегда, по сто наркомовских грамм.

– А как у вас с этим было? – спрашиваю Героя Советского Союза Руфину Гашеву.

– Сначала нам давали слабенькое вино, до войны многие девчонки вообще не пробовали спиртного. Уже на Тамани привозили водку. Летаешь целую ночь, промерзнешь, напряжение страшное. На завтрак – полстакана водки, без нее не заснешь. А выспаться надо – с наступлением темноты опять полеты. Помогала водка, но никто не спился.

Над «Голубой линией»

Если у вас есть под рукой карта России, то легко найдете «Голубую линию»; так назвали немцы свой мощный оборонительный рубеж протяженностью в 113 километров и глубиной 20–25 километров между Азовским и Черным морями.

– Это была очень тяжелая работа, – вспоминает Полина Гельман. – Штурмовик преодолевал глубоко эшелонированную оборонительную полосу за минуту-другую, а мы ползли минут десять. Стена прожекторов, мы их не любили пуще зениток. Попадешь в их лучи, по тебе тут же открывают огонь. Отбомбишься, обратный путь через ту же полосу. И так пять-шесть, а то и восемь вылетов в ночь.

В один из них при подходе к цели, чтобы убедиться, что под ними их цель, Полина должна сбросить осветительную бомбу. Возили их обычно в кабине штурмана, на коленках, как шутили девчата. Вот как об этом эпизоде рассказывает сама Полина:

– Сняв предохранитель со взрывателя, я хотела тут же выкинуть бомбу за борт, но ее стабилизатор запутался в ремешке краг, висевшем у меня на шее. Мне было неудобно работать в шерстяных перчатках, поэтому над целью я работала голыми руками, а затем отогревала окоченевшие пальцы в меховых крагах. В этот момент нас поймали прожектора и нещадно стали обстреливать зенитки. А в запасе всего 10 секунд, ибо механизм взрывателя уже приведен в действие. Пилот Катя Пискарева, чтобы не быть ослепленной, не может оторвать взора от приборов. Я должна следить за направлением обстрела и командовать пилоту, куда «бросать» самолет. Но вместо этого я «борюсь» с готовой взорваться у меня в руках бомбой. Катя кричит в переговорный аппарат: «Полина, ты жива?!» У меня для ответа нет времени. В отчаянии срываю с себя ремешок, швыряю бомбу вместе с крагами за борт, облегченно вздыхаю и по возможности спокойно командую: «вправо, влево» и так далее. Когда вышли из обстрела, пришлось объяснить возмущенной Кате ситуацию. «Инцидент» был улажен. Но я осталась без краг. Впрочем, если бы бомба взорвалась у меня в руках, они бы мне больше не понадобились…

Ночные бомбардировщики так досаждали немцам, что они перебросили с запада свои ночные истребители. Они поднимались в воздух, как только прожектора ловили У-2, бросались на них. Короткой пулеметной очереди достаточно, чтобы беззащитный самолет загорелся. В одну из ночей полк потерял четыре экипажа. Восемь пилотов и штурманов, все молодые девчонки.

7 ноября 1943 года. Погода явно нелетная, штаб дивизии боевой задачи не ставит. Девушки откровенно рады: будет праздничный ужин, самодеятельность. В самый разгар ужина раздается команда: рабочие экипажи, на аэродром! Полина с Раей Ароновой получают задание, командир полка Бершанская предупреждает: если над целью облачность менее 600 метров, возвращаться обратно.

Пролетели Керченский пролив на высоте всего 300 метров. Чуть дальше немного поднялись. И вдруг луч прожектора схватил самолет, понеслись трассирующие пули. Увернулись, штурман молчит. Рая Аронова потом вспоминала:

– Вдруг кто-то схватил меня за плечо. «Райка, – кричит Полина, – разворачивайся, мы прошли цель! Керчь под мотором!» Это безумство – лезть на такой укрепленный объект на высоте всего 350 метров! Немецкие прожектористы еще держат нас в луче и, вероятно, с удивлением наблюдают за не в меру расхрабрившимся фанерным самолетом.

Маневрами вырвались из луча, нашли цель. Полина сбрасывает бомбы. На земле мощный взрыв, взрывной волной самолет сильно подбросило – ведь высота всего метров двести. Когда прибыли на свой аэродром, оказалось, что до машины дошла не только взрывная волна, а и осколки собственных бомб.

Безумству храбрых поем мы песню…

Над той же «Голубой линией». Вспоминает Герой Советского Союза Наташа Меклин:

– Я поднялась в воздух вслед за Ириной Себровой. Мы летели порознь, но всё время я знала, что она где-то рядом. В стороне зажглись прожекторы, застрочили пулеметы – это Ира. «Подлетаем к Киевской. Здесь много зениток, – сказала Полина Гельман, мой штурман. – Будь осторожна».

Впереди вспыхнули прожекторы. Один, два, пять… Вцепились в самолет, где были Ира и Женя Руднева. Снизу брызнули огненные фонтаны трасс, скрещиваясь в одной точке, они, казалось, прошивали самолет…

Мы с Полиной спешили к ним на помощь. Бросили бомбу на ближайший прожектор. Луч погас. Потом на зенитный пулемет… Мы были совсем рядом с Ирой, видели, как ее самолет кувыркался в лучах. Внезапно он пошел вниз, вниз… И мы потеряли его: он исчез в черноте ночи…

Назад мы летели молча. Что с Ирой? Почему падал самолет? Мы с Полиной уже готовы были поверить в самое страшное. На аэродроме до нас донесся слабый рокот – летел По-2.

Спустя несколько минут мы уже бежали навстречу рулившему самолету. Я вскочила на крыло: «Иринка! Женя! Вы прилетели!» «Ну да. А как же иначе!» – удивилась Ира.

Я спрыгнула на землю и отошла в сторонку, в темноту. Немного всплакнуть от радости…

Безумству храбрых…

Эльтиген

Передо мной книга Героя Советского Союза генерал-майора Василия Гладкова «Десант на Эльтиген». Вышла она в серии «Военные мемуары» «Воениздата» четверть века назад и посвящена героическому десанту в Крыму в ноябре 1943 года. Стрелковая дивизия и два батальона морской пехоты высадились в районе рыбацкого поселка Эльтиген и овладели плацдармом шириной 5 километров и глубиной 2 километра. Другими словами, простреливался плацдарм не только пушками, но и минометами, пулеметами.

Гитлеровцы блокировали десант с суши, с моря и с воздуха. В громкоговорители немцы кричали: «Сдавайтесь, вы обречены на голодную смерть! Никто вам не поможет!» Боеприпасы подошли к концу, пишет В. Гладков, продовольствия не хватало.

Но нам помогли, пишет генерал Гладков, помогли «ночные ведьмы». Для нас, десантников, находившихся в Эльтигене, отважные летчицы были самыми дорогими людьми на свете; тогда, в ноябре, они нас спасли от смерти.

Спасли от смерти… О многих ли из нас так могут сказать солдаты?

– Как назло, погода в те осенние ночи практически была нелетной, – вспоминает Полина Гельман.

Отыскать в темноте небольшой пятачок школьного двора, где окопались десантники, чрезвычайно сложно. Ребята, правда, зажигали костер, но в дымке он едва просматривался. На наших бомбосбрасывателях висели мешки с боеприпасами, продовольствием, медикаментами, одеждой. Самолет спускался до 50, 30 метров, чтобы драгоценный груз попадал на школьный двор.

На Эльтиген полк летал много ночей. Десантники стали для нас близкими, дорогими людьми… Сверху, с ночного неба, вместе с продуктами и патронами к ним частенько неслись звонкие девичьи голоса:

– Полундра! Бросаю картошку!

– Держитесь, хлопцы!

– Молодцы, ребята!

Назвала дочь Галей – в честь Гали

Галине всего годик...

У Полины Гельман дома хранится дорогой для нее снимок – она с подружкой Галей Докутович. Фотография сделана сразу после окончания гомельской школы №1 в 1938 году. А подружились они еще в пятом классе, сидели за одной партой. Такие внешне разные: высокая, худенькая, смуглая, порывистая Галя и маленькая, голубоглазая, несколько медлительная Полина. Целыми днями вместе. Обе пришли в аэроклуб, в один день впервые прыгали с парашютами с одного и того же самолета. Галя стала первой, кому разрешили самостоятельный полет.

В Москве Галя поступила в авиационный институт, Полина – на истфак МГУ. Но всё свободное время подруги вместе. А когда началась война, обеих зачислили в авиагруппу майора Марины Расковой. Обе оказались в одной штурманской группе авиашколы в городе Энгельсе, что на Волге, где формировалась часть.

На одном из занятий по азбуке Морзе у преподавателя хорошее настроение, и он выстукивает смешные фразы. Точки, тире, точки. И вдруг переходит на бешеный темп. Полина и Галя сидят рядом, едва успевают записывать, удивленно переглядываются. Текст гласил: «ПРИШЕЛ ПРИКАЗ О СОЗДАНИИ ПОЛКА ЛЕГКИХ НОЧНЫХ БОМБАРДИРОВЩИКОВ ТОЧКА КТО ПОНЯЛ МЕНЯ ЗАПЯТАЯ МОЖЕТ БЫТЬ СВОБОДНЫМ И БЕЗ ШУМА ПОКИНУТЬ КЛАСС ТОЧКА».

Галя и Полина молча выходят с загадочными улыбками под удивленными взглядами девушек.

Распределили их в разные эскадрильи – их две в полку. Полину – штурманом экипажа, а энергичную, расторопную, знающую Галю назначили адъютантом эскадрильи. Штабная работа, важная, нужная, но летать приходилось мало. После боевого вылета, пока техники приводили в порядок ее самолет, она прилегла на краю аэродрома. Шофер бензозаправщика не заметил ее… У Гали был серьезно поврежден позвоночник.

Она лежала, боль невыносимая, погрузить ее в У-2 невозможно, а санитарной машины нет. Подошла начштаба Ирина Ракобольская, утешает ее. И вдруг Галя обращается к ней:

– Ира, дай честное слово, что, когда я вернусь в полк, вы не назначите меня адъютантом, а я буду штурманом.

– Б-же мой! – всплескивает руками Ирина Вячеславовна. – Шестьдесят лет прошло, а я наяву слышу ее голос. Не уверена была – довезут ли ее живой до госпиталя, а она о полетах! Но ответила: даю слово.

А тут еще тревожный звонок из штаба дивизии: немецкие танки прорываются к аэродрому, срочно перебазироваться. Один за другим взлетают самолеты. Галя просит Полину нагнуться к ней, что-то жарко шепчет. Полина всё поняла, незаметно вынимает пистолет и кладет его под голову подруги. Живой та не хотела попадать в плен. Дежурная вызывает Полину на старт, она в слезах уходит.

Семь месяцев в госпиталях. Убедила медицинскую комиссию, что она совершенно здорова, проделав перед врачами несколько сложных гимнастических упражнений. (До войны была чемпионкой Гомеля по гимнастике!) Но комиссия выдает предписание – необходим шестимесячный отпуск, летать нельзя, из армии уволиться.

– Мы стояли у дороги, ждали грузовик, – рассказывает Наташа Меклин. – Вместо него появилась легковая машина, остановилась. Из нее выходит девушка, высокая, в короткой шинели, в большой шапке-ушанке. Стоит и молчит. И мы молчим. И вдруг кто-то так тихо говорит: это Докутович. И как закричит: Галка! Она бросилась к нам по грязи… А что творилось с Полиной, когда они увиделись, описать невозможно.

Ирина Ракобольская сдержала слово: Галя стала летать штурманом. Но о предписании врачей ничего не знала, об этом ведала только Полина.

Когда я спрашивал летчиц и штурманов о самом страшном дне войны, все, не сговариваясь, называли ночь на 1 августа 1943 года. В ту ночь погибли четыре экипажа. Вместе со своим самолетом тогда сгорела и Галя Докутович. Вооруженцы, подвешивая бомбы, мелом писали на них: «За Галю!»

Полина уцелела. В письме матери о гибели Галины, она написала, что если доживет до Победы и у нее будет дочь, то назовет ее Галей. Дожила, родилась девочка, которую, конечно же, назвали Галей, Галинкой.

И вот Галя, названная в честь Гали Докутович, сидит у меня в гостях вместе с сыном Николаем. Расспрашиваю их о Гале Докутович. Дочь неожиданно просит:

– Не говорите с мамой о ней. Она опять будет плакать. Мы с Колей всё, всё знаем.

Действительно, знают и рассказывают очень многое.

Нет без вести пропавших

115 человек прибыли на фронт в составе полка. 32 из них погибли, умерли от ран и болезней. Как считают специалисты, для авиационного полка, да еще базирующегося в прифронтовой полосе, такие потери невелики.

– Чем это объяснить? – спрашиваю Ирину Ракобольскую.

– Во-первых, мастерством наших летчиц. Когда менялась обстановка, менялась и тактика полетов. Во-вторых, особенностями наших У-2.

Но, признаться, меня особенно поразила одна фраза в рассказе Ирины Вячеславовны: «В нашем полку нет без вести пропавших». Но ведь девушки погибали главным образом на территории, занятой противником. Оказывается, после войны собрали девчата деньги и комиссар полка Евдокия Яковлевна Рачкевич объездила все места, над которыми горели самолеты, разыскала могилы всех погибших. На иных стояли дощечки: здесь похоронена неизвестная летчица. Тут же устанавливали кто именно, каждая потеря оставалась в памяти.

И туфли на шпильках

Однажды в полк приехала военторговская лавка. А в ней только… шампанское. Командир полка разрешила каждой купить по бутылке и спрятать до праздника.

В другой раз привезли пудру и губную помаду. И совсем царский подарок девушки получили в Польше: им сшили туфли на высоком каблуке и платья. Когда возвратились домой, для многих это был единственный гардероб. Приходилось учиться ходить на шпильках, ибо всю войну – в сапогах.

После войны многие девчата поступили в Военный институт иностранных языков. Полина Гельман не вернулась в МГУ, где закончила три курса истфака, а пошла в этот институт.

– Почему?

– У мамы не было другой одежды, кроме военной, – отвечает Галя, дочь Полины. – А там все ходили в форме. Она, кстати, ей очень шла, и мама даже в театр с удовольствием ее надевала.

– Этот институт был единственным военным вузом, куда принимали женщин и где выплачивали за звание, за ордена, – дополняет Анатолий, сын Раисы Ароновой. – Надо было содержать семью, а у родителей никаких накоплений.

Полина Гельман закончила Военный институт иностранных языков. В дипломе только одна «четверка» – по французскому. Специальность – испанский язык. Но долгое время – время борьбы с космополитизмом и «врачами-отравителями» – не могла устроиться на работу. Ну и что, что Герой Советского Союза, что испанский в совершенстве. Где в анкетах пункты о наградах и языках? В конце. А фамилия? Первый пункт. А национальность? Пятый, дальше и не читали. Мать и дочь неохотно вспоминают те годы.

– Почему мама не взяла фамилию мужа – Колосов?

– Очень гордая женщина. Я, говорила, Гельман, и родители мои Гельман. Хотя папу любила безумно. И он ее, делал для нее все возможное и невозможное. Когда папа умер, мама сразу сдала, потускнела. Кстати, почти все летчицы, выйдя замуж, оставляли девичьи фамилии.

После 1953 года стало полегче. Полина Владимировна работала в Центральной комсомольской школе с ребятами из стран Латинской Америки; защитила диссертацию – стала кандидатом экономических наук; в Институте общественных наук читала лекции на испанском языке. Почти два года была на Кубе. Ей там было очень легко – ее слушатели из ЦКШ, ставшие видными работниками, показали остров со всех сторон.

Несколько раз с делегациями Полина Гельман посетила Израиль.

– После первой поездки мама вернулась в восторге от увиденного, – вспоминает Галя. – Особенно ее поразили раскованность, независимость людей.

В это трудно поверить

После прорыва «Голубой линии» наши войска освободили Тамань. Начались полеты в Крым – советские части готовились к освобождению полуострова с двух сторон: через Сиваш и из района Керчи.

– Стали летать через Керченский пролив, – вспоминает Наташа Меклин. – И первая неожиданность – психическая атака немцев против нас. Представляете себе, подлетаем, и вдруг перед нами вырастает лес из лучей прожекторов. Молчаливая стена вертикальных неподвижных лучей! Не стреляют, только лучи. Признаюсь, сначала действовало. Спрашивала Полину Гельман о ее ощущениях. Тоже, говорит, действует. Старались забираться повыше, на предельную высоту. Уже потом планировали, бомбили с малых высот. Вскоре немцы прекратили «психическую атаку», мы сумели ее преодолеть.

Крым освобожден. Полк ночных бомбардировщиков перебрасывают в Белоруссию. Здесь впервые пришлось совершить боевые вылеты днем.

Р. Аронову вызвали в штаб. Бершанская объяснила обстановку:

– В тылу наших наступающих войск остались значительные группы немцев. Кто-то быстро сдается, а кто-то огрызается. Только что обстреляли самолет штаба дивизии, ранили работника штаба. Вам, как опытному экипажу, поручается необычное задание. Разведать обстановку. Это первое. А второе такое – бойцы батальона аэродромного обслуживания выдвинулись в лес, чтобы взять в плен немецких солдат. Но их так много, что наши сами оказались в окружении. Когда обнаружите наших, дайте им знак, чтобы отходили к реке. Штурман пулеметным огнем должен прикрыть отход.

Пришлось идти на бреющем, чуть ли не касаясь верхушек деревьев. Увидели наших, они машут пилотками. Полина высовывается из кабины и показывает рукой в сторону реки. Для верности повторяют маневр. Их поняли, бойцы двинулись к реке. И вдруг Полина видит какое-то движение в другом конце поляны. Немцы! Аронова опять направляет самолет вдоль поляны, а Гельман открывает огонь из пулемета. Немцы – в лес. И оттуда начинают стрелять. Одна пуля просвистела мимо уха летчицы и отбила щепку от стойки.

– Смотри-ка, стреляют, – с удивлением говорит пилот штурману.

– А что ж, по-твоему, они должны делать? Кричать «ура!» и в воздух чепчики бросать? – острит Полина.

Экипаж продолжает облет участка, штурман огнем не дает немцам высунуться из леса. И по ним стреляют. Наконец видят: наши из леса бегут к реке, садятся в лодку. Можно возвращаться. Докладывают командиру полка о выполнении задания. Бершанская благодарит их и приказывает трем экипажам бомбить лес, где скрылись немцы. Аргумент подействовал, солдаты нацепляют на палки белые тряпки и выходят из леса.

– Было очень тревожно, – вспоминает И. Ракобольская. – Мы на опушке леса расположились, а с другой стороны – немцы. Нас несколько человек с пистолетами, а у них пулеметы и даже орудия. Сняла с древка знамя, обмотала его вокруг себя под гимнастеркой, затянулась ремнем. Ночью не сомкнули глаз, а утром пришли за нами машины.

…Перебазировки полка в незнакомые места тяжело давались девушкам, особенно весной. Перелетают на площадку, всё вроде нормально, после дождя так развозит, что машине с бензином и бомбами к взлетной полосе не подойти. Да и самой этой полосы практически нет – сплошная грязь, самолет и двух шагов не пробегает.

– Командир полка Бершанская предложила сделать деревянную полосу, – рассказывает Полина Гельман. – В ход пошли заборы, стены и крыши сараев, доски. Соорудили такой настил, шириной метров тридцать, а длиной метров двести. И этого мало. Так что делали: вкатывали самолет на эту полосу, летчица включала мотор, чтобы он набрал больше оборотов. А техники держали самолет за плоскости, по команде разбегались, и самолет начинал разбег, взлетал. Садился на тот же настил, и машину тотчас отволакивали в поле. Новый взлет – всё повторяется: в ведрах несут бензин, на руках переносят бомбы, держат машину за крылья и хвост…

Дотошный начштаба подсчитала, что с таких деревянных полос полк совершил более 3500 вылетов. Согласен с ней – в это трудно поверить. Но такое было, было.

В дневнике Героя Советского Союза Евгении Рудневой увидел такую запись: «Стали на курс, и я повела самолет. Надя развлекала меня – вылезла из самолета, свесила ноги и смеется». Женя в тот день была штурманом у Надежды Поповой. Признаться, я не поверил в такое. Поинтересовался у Полины Гельман.

– Вполне возможно, – ответила она. – Надька была отчаянная, смелая. Я ее очень люблю.

Всё-таки спросил саму Героя Советского Союза Надежду Васильевну Попову.

– Было, было, – заразительно засмеялась она.

– А зачем? Удальство или необходимость?

– Необходимость, – уже серьезно ответила. – Надо было и штурмана научить водить самолет. У наших машин двойное управление. Случись что с пилотом, штурман заменит его. И такие случаи бывали, и не раз. Теоретически штурманы всё знают, а практически-то нет. Вот я и сказала Жене: поведи, а я отдохну. Повернулась и ноги за борт, песенку пою. А сама готова в любую секунду взять управление. Это, конечно, уже над нашей территорией. Ничего, ведет грамотно. Кричу: сажать тоже будешь сама! Посадила. Ну а как ее учить?

– Ноги-то зачем за борт? Ведь скорость…

– …за сто километров в час. А чтобы видела: всё в ее руках.

Попова вдруг замолкает, потом с болью говорит:

– Сгорела Женечка в крымском небе.

Произошло это 9 апреля 1944 года, до Победы оставался один год и один месяц. Было ей чуть больше 23 лет.

Три года боев, 24 тысячи боевых вылетов, на врага сброшено более 3 тыс. тонн бомб. 25 Героев Советского Союза и Героев России дал гвардейский женский полк.

Низкий поклон и вечная благодарность вам, дорогие.

Владимир Шляхтерман

Источник: http://www.lechaim.r...V/155/faner.htm

[vashdrugavto]

Этот материал прислал мой папа, а ему, в свою очередь, бабушка. Цитирую от первых лиц:

Мои родители – Буртовые Павел Денисович, 1924 г. рождения, и Анна Дмитриевна(девичья фамилия Колесник), 1926 г. рождения, знакомы были ещё до войны, учились в одной школе в небольшом селе в Черкасской области. После начала войны оказались в оккупации – кто-то не успел эвакуироваться, а кому-то и некуда было. Так сложилось, что из всех моих родных только мама принимала непосредственное участие в боевых действиях с весны 1944 г. – санитаркой госпиталя для легкораненых. Отца в 1943 г. угнали в Германию, где он работал на металлургическом заводе вплоть до конца войны. После освобождения был призван в армию. В июне 1945 г. мама с отцом встретились в Вене – на смотре армейской самодеятельности, там и расписались. О том, как жилось отцу в рабстве, как потом проходила его служба в армии информации не осталось. Когда была возможность её получить – мы(дети) ещё не созрели для этого, да и не слишком был отец разговорчив на эту тему – репатриация в советские годы считалась «черной» меткой в биографии. Ну а когда мы повзрослели – возможности пообщаться с отцом уже не было – последние 23 года своей жизни(умер Павел Денисович в 1992 г.) он прожил с другой семьей.
Фронтовой путь мамы изложен ниже от первого лица, она сама готовила этот материал.
Сергей Буртовой


Война. Оккупация

22 июня 1941 года, мне 14-ть с половиной лет. Донбасс, поселок Холодная Балка. Перед самой войной отца командировали сюда из колхоза в Черкасской области на строительство шахты. Старшее поколение понимало, что произошло, а мы молодежь – «Мы победим!». Призывают в армию мужчин, в том числе и моего друга, Павла Войтенко, на прощание он дарит мне своё фото. Проводы на перроне, впервые мне дали глоток сливянки выпить – еле добралась с подругами домой.
Заменяем ушедших на фронт, работаю дежурной на подстанции. Хоть и инструктировали меня, но я всё же устроила ЧП – не хватило сил выключить рубильник, так я за щитом пыталась электродом контакты разъединить, ну и вышло замыкание. Хорошо, что в перчатках была резиновых и резиновый коврик на полу. 1-го сентября идем в школу, а 15-го поселок опустел, шахту эвакуировали, кадры вывезли, а мы остались – у матери рожистое воспаление ноги, а отцу на пилораме пальцы отрезало. Отправляемся на поиски пропитания. Снабжения нет, колхозники копают картофель, убирают подсолнечник, ну и я с ними, расплачиваются тем, что собирали. Потом наступило безвластие – ни наших, ни немцев. Магазины разграбили те, кто там работал. Прогоняют эвакуируемый скот, падают лошади, коровы, люди их тащат, дерутся. Несут с шахты, что не успели вывезти. Я даже поросенка маленького принесла, около 16 кг зерна, 10 кг картошки, семечек.
Но вот пронеслась группа мотоциклистов – немцы. Пришли – страшно, окрики, язык непонятен. Стали восстанавливать шахту, набирали рабочую силу, восстановили подстанцию, из Макеевки стали подавать электричество на наш трансформатор. Возле элеватора горит не вывезенный хлеб – наши подожгли. Мы роемся в горящей куче, ищем целое зерно, но оно пропиталось дымом, стало горьким, но рады и такому. Немцы опомнились, набрали полицаев из местных, поставили охрану и стали расплачиваться этим зерном за работу на шахте – 500 г в день. А тут зима надвигается, надо печки топить. Выдавали по 50 кг угля на месяц, благо наши не успели вывезти. Мы с отцом работаем: я на подстанции сутки через двое, отец в мастерской; мать и соседка с тачкой ездили по селам выменивали продукты. Той зимой я пошла на базар за нитками и лекарствами, и вот тогда впервые увидела, как замороженные трупы наших солдат грузили и вывозили за город.
Немцев в поселке было всего трое, остальные – полицаи, поэтому можно было и угля в карманы набрать, и палку подобрать. Ночами нас начали бомбить, видимо наши узнали о восстановлении шахты. Из щелей мы наблюдали за воздушными боями, куда летят бомбы, а трассирующие пули освещали всё. Для помола зерна отец с соседом сделали жернова – мука доставалась трудом до седьмого пота. К лету 1942 года отец решает уходить с Холодной Балки в Надточаевку(Черкасская область), там у родственников осталось заработанное перед войной зерно, вторую зиму здесь мы бы не протянули. Делает он коляску на четырех деревянных колесах, и в июне мы тайком уходим, рабсилу немцы не отпускали. Впереди 800 км. По дороге нас дважды останавливают полицаи, кое-что ценное забирают, но отпускают идти дальше. Из Донбасса на восток тянется муравьиный поток на хлебную Украину. Месяц июнь и десять дней в июле – и мы в Надточаевке.
В Шполе(райцентре) уже были немцы, Надточаевка жила ожиданием, они вошли без боя, просто заехали на мотоциклах и на легковой машине к церкви, которую селяне уже открыли и стали восстанавливать, а зерно и что еще там было разнесли по домам, был уже и староста церкви. Тут и был поднесен хлеб-соль немцам, и постелена домотканая дорожка, с поклоном. Немцы-мотоциклисты уехали, а остался пожилой немец с женщиной-переводчицей и двумя парнями в совсем другой форме(полиция). Поселились в родильном доме, вот это и был хозяин. Выезжал в поле в фаэтоне, запряженном парой лошадей, а этот фаэтон сделан был моим отцом. Общался хозяин через батюшку с сельчанами, а потом восстановили сельскую Раду (сельсовет) в том же доме, где и раньше.
Был избран староста села, председатель колхоза, вернувшийся из ссылки. Немцы попытались раздать земли тем, кто вернулся, и тем, кто имел наделы, но из этого ничего не вышло, и они оставили бригады, оплату трудоднями. Немцы дали первый год на трудодень 300 г пшеницы, 300 г ячменя, 300 г проса, 200 г гречки, итого 1 кг 100 г. Учетчиком работ был местный парень Павел Буртовой, вот и надо было начислять так, чтобы хорошо было селянам и не плохо немцам. А сам он не брал в карманы ничего, хотя его братья, сестра и мать как могли этим жили.
Живя в то время в Надточаевке, верили и не верили, что где-то война. Поселились мы у маминого дяди, хлеб есть, отец делает жернова, я хожу в колхоз, приношу в карманах или кошелке что-нибудь. Зимой работа в кладовке, надеваю отцовские штаны, заправляю в сапоги, девчата высыпают в них холодное колючее зерно, ноги немеют, но радость все равно – есть кусок. Отошла-ожила, приглянулась Буртовому Павлу, начал ухаживать. Знала я его ещё с 4-го класса. В школе в драмкружке ставили пьесу о том, как красные послали мальчишку с донесением, а его белые поймали и ведут допрос. Он запихивает донесение в рот и съедает. Роль мальчика исполнял Павел. И настолько я была впечатлительная, что потом он стал для меня прообразом Овода и Павки Корчагина. Ну и влюблена, наверное, была, красивый был и старше. Но встречаться начали в 16 лет, я его наделила качествами самого смелого и волевого человека. Вечерами балалайка, гитара, мандолина, песни. Село живет, в селе только полиция, хозяин-немец один, нас не беспокоят. Варится самогон, благо запрета нет. На наши субботние вечеринки с трудом вырывался мой одногодок Яша. Его не пускали из дому по вечерам, прятали единственные штаны. Так он одевался в бабушкину юбку и приходил к нам посидеть, почитать «Новый завет», который ему подарила бабушка, певшая в церковном хоре.
В этот же период удалось нам с Павлом, моей подружкой и её другом сфотографироваться. Снимок делал молодой парень, наш друг. Когда отдавали нам фото, соседка фотографа, присутствовавшая при этом, сказала: «Девочки, не быть вам в паре с этими ребятами». Подруга моя так и не вышла за своего, а у меня получилось – как получилось, но уже через многие годы.

1943 год, Анна и Павел в первом ряду, с. Надточаевка





Местная «почта» от села к селу передает, что такой-то находится в лагере там-то. Жены и родня, взяв самогон, яйца едут спасать родных. Подходят к лагерю, а оттуда кричат свои фамилии, женщины называют их немцам-охранникам, отдают продукты и спасают жизнь людям. В селе их откармливают, лечат. Так появилось 15 человек военнопленных, часть из них (здоровых) забрали в Германию. В 1943 году пришла очередь на вывоз парней 1924 года рождения, в которую попал и Павел. На мои уговоры временно сделать с собой что-нибудь он не поддался, сказал, что опасается за судьбу семьи (его отец к этому времени был уже в Германии). Я в это время зачитывалась книгой немецкого врача-травника Кнейпа 1800 года издания, доставшейся мне от тетки Марии, муж которой был фельдшером-самоучкой. В этой книге были рецепты настоев, влияющих на пульс и давление, но ими не воспользовались. Павла увозят в Германию.
Пошли слухи, что в Городище нашли письмо, брошенное сыном-летчиком родителям – ждите мы идем. Осенью нас с подругой (благо её отец был бригадиром) берут в контору посыльными и уборщицами. Так вот во время уборки я додумалась выколоть глаза Гитлеру на его портрете. Подруга-трусиха рассказала отцу, пришлось портрет убирать. Начали забирать в Германию молодежь 1925-1926 годов рождения, т.е. и моя очередь подошла. В первый набор я убежала из туалета в райцентре Шпола, охрана была из полиции, доски были непрочные, я их отогнула и убежала в Городище к тетке Марии, прицепившись к товарному поезду. Во второй набор отцу говорят, что с ним расправятся, если я буду уклоняться. Отец забирает меня от тетки и я иду на медицинскую комиссию, выпив настойки табака на горячем молоке. В комиссии русский врач и немец-фельдшер. Наш послушал мое сердце и молчит (а пульс подскочил после настойки), немец послушал и говорит «Вэг!». Мне дают справку-освобождение. Но в душе у меня осталась обида на родителей. В третий раз нас везут в Матусив, охрана полицаи, но что-то не сработало, и мы вернулись. Но для страховки делаю себе на левой руке ранку, взяв на кончик иглы каустическую соду, образовалась болячка, от которой шрам по сей день.
Всё больше слухов, что наши наступают, что они близко. Стали мягче вести себя полицаи, ушли немцы, которые набирали людей для ремонта техники. Уже иногда слышны отзвуки боя, ночью видны отблески разрывов. К нам в село заезжает немецкий обоз, и в наш дом поселяются два немца, пожилые, тихие. Просят у матери хлеба, борща, а нам отдают свой хлеб в пленке со специфическим запахом. Так пахли немцы. Обоз постоял недолго, на прощание немцы сказали: «Скоро капут!». Декабрь месяц, холодно, страшно, обозы немецкие мечутся, стрельба. Тяжелое время, безвыходное. Конец января 1944 года, сидим в подвале, ночь, стрельба, непонятно - откуда, кто? Наконец кто-то выполз наверх и услышал крики «Ура» – наши, наши! Свет фонарика, чей-то голос – немцы есть? Нет, нет – рады, наконец-то дождались!
Село освободила конница, немцы, отступая, сожгли несколько хат, засели в Буртах, на возвышенности, а Надточаевка в низине, вот они и ведут оттуда огонь очень сильный. И если к ним придет поддержка, то село придется оставить – так сказали наши бойцы. Но к обеду подошли три «катюши» и застряли, грязь непролазная! Им на помощь – танки. Сибиряки с маленькими лошадками тянут пушки. Трое суток шел бой. Наконец стихло. Много раненых, убитых, в школе – госпиталь. Жители села, не боясь, снимали с убитых немцев одежду, грабили обозы, вырезали с убитых лошадей мясо, даже отец принес ногу лошади. У немцев были лошади-тяжеловесы. Тушат пожары, хоронят трупы. В селе появляется власть, её возглавляет женщина-коммунистка, еврейка. Организуют призыв в армию.

Армия. Госпиталь

Март 1944 года. Нас молодых девчонок собирает на беседу сотрудник НКВД и предлагает работать в госпитале для легкораненых № 5258, полевая почта 57313. Госпиталь формировался в Саратове офицерским составом и идя за фронтом брал местное население как вольнонаемное. И вот я санитарка. Получив краткий инструктаж, мою полы, ношу «утку» и т.д. Зарплата 300 рублей, харчи свои. Выручал солдатский котел во время дежурства. В апреле госпиталь сворачивается и передислоцируется за фронтом, который проходит уже по Днестру. Я пыталась уйти из госпиталя, но в ответ – «После Победы. Война!» Первая переправа через Днестр на плотах, бомбежка, обстрел, ранят быков – наш транспорт, мы чудом остались на плаву. Рыбница, Молдавия, Яссо-Кишиневская операция. Первые раненые, больные тифом, триппером, сифилисом – кожно-венерическое терапевтическое отделение. Фронт утих, стоим, отдыхаем, ездим на быках по молдавским селам, ведем борьбу со вшами. Нас боятся, а завшивленность страшная. В этот же период нас начали обучать обращению с ранеными в горах. Но вот началась погрузка в поезд, куда везут – неизвестно. Немецкие летчики привязались к нашему эшелону – два раза прошлись из пулеметов по крышам вагонов, девчонке нашей ноги перебили, а она на полке рядом со мной лежала.
Добрались до Слуцка, большая железнодорожная станция, а тут налет немецких бомбардировщиков, разбомбили эшелон с горючим и спиртом, всё горит, наш поезд не пускают, стоим в степи, прячемся в кукурузе. Очень эффектно смотрелись пробитые цистерны, из которых бьют огненно-спиртовые фонтаны! А солдатики унюхали спирт – и море по колено – умудрились отогнать целую цистерну подальше, и пошел разлив в котелки. Последствия были ужасные – рвота, слепота. Горит наша аптека, а нам надо спасать не только от ран, но и от спирта. Это ещё страшнее, когда умирают от отравы (спирт был, видимо, метиловый).
Снова погрузка и мы движемся в Румынию, фронт перемещается быстро, мы за ним. Вот и Венгрия, наше хирургическое отделение переправляется через Дунай, населенный пункт Абу-Баи. До этого мы приняли раненых в Сексарде. Поступает раненый в ногу боец, я перевязываю, обрабатываю рану, лица не вижу, некогда. А парень берет меня за руку и спрашивает: «Ты меня не узнаёшь? Я Яша.» Тот самый Яша, который в бабкиной юбки к нам прибегал. Отправили его в тыл, он матери своей написал, что бы она сосватала меня у моих родителей. Та приходила с бутылкой водки, о чем мне мои написали. Но в итоге не вышло ничего. А парень был ничего, с юморком, хоть и кривоногий.
Мы на переправе, нас бомбят, обстреливают. Мы на берегу – 12 девушек, старший лейтенант Абрамов, четыре легкораненых бойца (выполняют обязанности санитарок) – принимаем раненых, погружаем в «летучку» (эшелон) для отправки в тыл. «Летучка» уходит, мы остаемся – пункт нашего назначения занят немцами, соседний госпиталь Горинштейна немцы вырезали. Эту весть принес ездовой, который сумел вырваться (оказался моим односельчанином). Наша «летучка» тоже была перехвачена немцами, всех раненых бойцов уничтожили. Мы в окружении в районе озера Балатон. Передвигаемся как немцы под Корсунем – куда ни пойдем везде противник. Местное население настроено враждебно, не пускают на постой. Вот и Новый год, 1945-й, зима. Ночью связываемся друг с другом бинтами, чтобы не потеряться.
Наконец окружение прорвано в результате боев за г. Секешвехервар и озеро Балатон. Но поскольку наш основной госпиталь остался на той стороне, то оказалось, что мы были как бы в плену. Вокруг нас долго крутился СМЕРШ, допрашивали, почему не сели в «летучку», подозревали измену, нашего старшего лейтенанта чуть под расстрел не подвели. Слава богу, обошлось. Дальше двигались, можно сказать, с песней – Чехия, Югославия, Вена. Возят нас уже на машинах. В начале мая размещают госпиталь в г. Пуркесдорф в эсесовских казармах, в госпитале, там разгромлена только аптека. Чисто, кровати заправлены, ковры, дорожки – роскошь! Местные немцы дружелюбны, многие дома пусты, в них размещаются наши, в том числе и персонал госпиталя. Девчата нашли в шкафах красивые наряды, оделись в них и пошли за водой к колонке, местный народ над ними смеётся, оказалось, что нарядились они в пеньюары, которых в жизни не видели и приняли за верхнюю одежду. В Вене меняли свой паек на вещи, трофейного было мало, больше вещмешка не разрешали брать. Но и то кое-что удалось раздобыть, отправила три посылки родителям. Ночью нас поднимает стрельба, мы струсили, связи нет, думаем – немцы. Выглядываем на улицу, светает уже, мчится наш мотоциклист с напарником, стреляют, кричат: «Победа!».
Конечно, праздновали, встречались с союзниками, готовились к смотру художественной самодеятельности с другими воинскими частями. И вот на сцене поёт под балалайку солдатик: «Ой у недилю на рыночку пье Байда мед-горилочку» – Буртовой Павел! Вот и закрутилась история, которая продолжалась 24 года. Решение приняли, я увольняюсь, но часть, в которой служил Павел, неожиданно передислоцируют, правда, справку, что я являюсь его женой, получить успели. В это время друг Павла по Германии, из соседнего с Надточаевкой села, служивший ординарцем у подполковника, возвращается на родину (его комиссовали). Получилось так, что и подполковник тоже увольняется и едет вместе со своим ординарцем. Вот я и пристраиваюсь к ним ехать домой, уже в положении. Дома встречают родные, 2-го мая 1946 года родила я дочку Руслану. Павел демобилизовался в 1947 году, началась новая послевоенная жизнь.

Вена, 1945 год


Буртовая Анна Дмитриевна

Апрель 2008 года, г. Саратов

[Владлен]

Хочется заметить, что наши - русские женщины самые героичные, смелые, и красивые
Они в годы ВОВ не побоялись идти против врага, сражаться голыми руками за свое светлое будущее и за своих мужей, деней, отцов, дочерей
это стоит похвалы и низкого поклона!!!!
Смотришь сейчас на ветеранов, и понимаешь, что эти люди сражались за нашу независимость

[Rita]

Мужество Наташи Комаровой.
В 1943 году группа армий "Центр" прорвала оборону нашего Западного фронта в тридцати километрах северо-восточнее города Ярцево Смоленской области. Их мотострелковые части стальным валом накатились от Духовщины на Батуринский район, проселками и большаками германские соединения расползались по сторонам и опять сливались в механизированные колонны для прорыва на восток.
Наши воинские части, измотанные кровопролитными боями, сворачивали с "перерезанных" большаков, стараясь, для перегруппировки, оторваться от врага, отходили лесами и болотами Батуринского района.
Танки, оставшиеся без горючего и снарядов, на последних каплях солярки загонялись в торфяники лесных низинных болот или во мхи Чистика. Боевые машины, чтобы не достаться врагу, медленно уходили в глубину болот. Грузовики, полевые кухни, санитарные автобусы и уцелевшие легковушки командного состава сжигались перед оврагами и лесными ручьями.
В деревне Быково, что в нескольких километрах от станции Канютино, на полу, на скамьях деревенской школы лежали наши тяжелораненые солдаты. Не было ни машин, ни лошадей для их эвакуации. И всё же оставленные в школе раненые надеялись на чудо: на случайную полуторку, или отставший от основных сил обоз какой-нибудь отступавшей войсковой части.
На околице деревни спешно окопались несколько молодых солдат - выставленный командованием для прикрытия комсомольский заслон.
А там, в сельской школе, среди стонов, запаха заскорузлых от крови бинтов и людской боли осталась молоденькая санитарка Наташа Комарова.
Чуда не произошло…
К деревне мчались немецкие мотоциклисты. Когда они приблизились на полсотни метров, раздались винтовочные выстрелы бойцов заслона. Сразу же перевернулся передний мотоцикл, на другом мотоцикле немец, сидящий в коляске, упал лицом на ручной пулемет. Но на оборонявшихся красноармейцев наступали опытные вояки. За несколько секунд враг рассредоточился. Затрещали автоматные и пулеметные очереди и понеслись в сторону наших бойцов горячо жалящие пули, навылет пробивающие давно не стираные гимнастерки, звездочки на выгоревших пилотках и молодые тела.
Заслон был смят превосходящими силами противника. Когда немецкие солдаты ворвались в школу, тех, кто мог бы держать оружие и дать отпор врагу, уже не осталось. Бывалые вояки экономили свой боезапас. Раненых красноармейцев добивали короткими очередями: расчетливо, не спеша, методично, с пресловутым немецким педантизмом.
Наташа металась среди раненных, загораживая их собой, хваталась маленькими девичьими ладошками за горячие столы автоматов, стараясь отвести их в сторону. Удары сильных мужских рук и кованых сапог сбивали Наташу с ног, но она вставала снова и снова: растрепанная, испачканная своей и чужой кровью; выполняющая свой последний долг человека, медика и солдата.
Вставала и опять заслоняла собой раненных, вставала, опять хваталась за автоматный ствол, пока не захлебнулась хлынувшей горлом кровью после автоматной очереди, выпущенной в нее, пока хватало девичьих сил и жизни.


http://www.soldat.ru...es/stories.html

[AllaW]

Читаешь все это и понимаешь, какие замечательные, героические женщины в нашей стране были. И такая гордость за них - наших мам, бабушек, прабабушек. Великие люди, по-настоящему великие люди!